— Вот и научишься! — жизнерадостно ответила я.
— Завтра я занята. Послезавтра тоже.
— Я не спешу.
— Договорились, — без признаков радости ответила подруга. — Кстати, твой пирог очень вкусный, сейчас доем, и мы уходим… Настя, где мой пирог?!
Девочка, несколько минут назад с большим аппетитом съевшая его, честно посмотрела на сестру и показала пальцем на кошку.
— Это она, я сама видела. Это кошка его съела!
— Кошки не едят сладкое.
— Она ест, она все ест!
Милка действительно ела все, кроме кошачьего корма, поэтому Елена Насте поверила, а я ее не выдала.
— Хотите, помою посуду? — добровольно предложила Настя, которая все же чувствовала себя виноватой.
— Ты ее разобьешь, — заверила ее сестра.
— Не разобью, она железная. Фарфоровая уже давно разбилась, только сахарница осталась.
Настя с энтузиазмом принялась мыть посуду, гремя железными чашками и тарелками, и заливая их водой.
— Знаешь что, Миля, — внимательно, словно видит впервые, разглядывая кухню, сказала Елена. — Я уже привыкла к тому, что у тебя свалка в квартире, но если зайдет кто-то посторонний…
— Если этот посторонний захочет дать мне денег на ремонт, то с удовольствием возьму.
— Попроси денег у родителей, — предложила подруга.
— Они на ремонт этой квартиры ни гроша не дадут, считают, что легче поменять ее на новую.
Родители действительно склоняли меня к мысли, что эта квартира не соответствует моему имиджу талантливой и успешной девушки, и предлагали поменяться в другой район. Меня мой имидж волновал меньше всего на свете, и квартира мне нравилась. Родители раздражались и заявляли, что ремонт я буду делать только за свой счет, и они не станут тратить свои деньги на переделку этого кошмара, который только условно можно назвать жилым помещением. Потому что из этой халупы ничего приличного сделать просто невозможно. Да еще первый этаж, который не котируется, и соседи сверху, любящие устраивать потопы, заливая весь подъезд.
— Ну и меняйся, — безразлично сказала Елена.
— Мне здесь нравится.
— Почему?
— Есть причина, — ответила я, но уточнять не стала.
— Не вижу ни одной причины, по которой стоило бы жить в этом свинарнике! — с пафосом заявила подруга. Можно подумать, сама уже вышла замуж за принца и живет в хоромах.
— После ремонта здесь будет чисто.
Очень на это надеюсь. Богато не будет, пусть хоть чисто.
— Сюда даже парня пригласить страшно, испугается и сбежит. А где ты с парнями встречаешься? — заинтересовалась Елена.
— На нейтральной территории, — огрызнулась я. Мне не нравилось, что она увлеклась критикой моей самой замечательной квартиры.
— Про нейтральную территорию ты хорошо придумала. Есть у меня одна идея… Как насчет моей дачи?
— Что делают с парнями на нейтральной территории? — открыла рот Настя, отвлекаясь от кошки и от посуды.
Надоевшая ей кошка была выпущена на волю. Сейчас Милка сидела на подоконнике и ожесточенно вылизывала задранную вверх лапу.
— Угадай с трех раз. Сколько можно тебе говорить — не встревай в разговоры старших.
Пока сестры спорили, я отодвинула сахарницу подальше от края стола. Настя вытирала посуду, изредка показывая сестре язык.
— Я все помыла и ничего не сломала! — крикнула Настя, неловко повернулась, взмахнула руками и грохнула на пол сахарницу. К моей большой радости, сахара в ней почти не было.
— Это на счастье, — сказала я.
— Теперь у Мили осталась только железная посуда, — заметила Елена. — Настасья, бери тряпку и мой пол.
Грустная Настя притащила ведро с водой и принялась вытирать пол. Мы с Еленой перешли в комнату, где в беспорядке стояли коробки с собранными перед ремонтом вещами, и валялись те вещи, которые в коробки не влезли. Елена пыталась вытянуть из меня подробности разговора с Ильей, но я молчала. Подруге это надоело, и она засобиралась домой.
— Настасья, заканчивай уборку.
— Я уже всю кухню помыла, — почти весело сказала Настя, повернулась, наступила на вертевшуюся под ногами кошку и перевернула ведро с грязной водой. Мокрая кошка заорала, и, оставляя грязные следы, вскочила на холодильник.
— Так, Настя, сознавайся, за что тебя наказывает Бог? — грозно спросила Елена.
— Это я съела твой пирог, а не кошка, — сморщилась перепуганная Настя. — Я больше так не буду.
— Отвяжись от ребенка, — заступилась я за девочку, — пусть ест. Полы я сама помою. Сделали из бедной девочки Золушку, то она посуду моет, то пол.
— Пусть моет, ей полезно. Именно труд сделал из обезьяны человека, — тоном школьной учительницы произнесла Елена.
— Сама ты обезьяна, — заревела Настя.
— Пошли домой. Миля, мы еще придем, не скучай.
ГЛАВА 3
Скучать я не собиралась. Проводив подруг и быстро помыв пол, поехала на рынок строительных материалов присмотреть дешевые обои. Дорогие смотреть не буду: денег жалко, да и неизвестно, как к ним отнесется моя кошка. Вот наклею я на стены дорогую красоту, а Милка решит коготки поточить. И накрылся тогда весь мой ремонт блестящим медным тазом.
Сама не понимаю, почему я вышла из автобуса на одну остановку раньше. Все-таки любовь была, пусть хотя бы лишь с моей стороны: в этом районе когда-то жил Илья. Он меня к себе не приглашал, я сама однажды пришла. Подгадала, когда его матери дома не будет, и заявилась незваным гостем. Надеялась на вечер в интимной обстановке с приятным молодым человеком. Так бы может и произошло, не имей я в родителях судью и прокурора. Илья разыграл благородство на тему 'поцелуи только после свадьбы'. 'А когда свадьба?', 'Когда подрастешь'. Вот и вся любовь. Я тогда подумала, как мне повезло узнать настолько порядочного юношу, таких и не бывает.
В его доме я не была десять лет. Если что-то тут изменилось, то только в худшую сторону — те же грязные стены подъездов и темная лестница. Я зачем-то поднялась пешком на седьмой этаж и позвонила в дверь. Потом еще раз, и еще. Постояла несколько минут и опять позвонила. Никакого результата. Зато отворилась соседняя дверь, и выглянула старушка.
— Я тебя здесь уже видела, — сказала она мне. — Точно, видела.
Я даже не удивилась. Чаще всего старики отлично помнят, кто проходил мимо их подъезда десять лет назад, но не могут вспомнить, куда они поставили стакан со вставной челюстью.
— Когда же это было? — продолжала вслух вспоминать бабка. — В тот год у меня батарея потекла, и пришлось ее менять. Десять лет назад. Это ты и есть. И имя у тебя такое же, как у моего попугая.
— Как же зовут вашего попугая?
— Миленький, его зовут. Значит ты тоже Миленькая. Не пойму только, за что тебе такое имя дали, ты ни тогда красавицей не была, ни сейчас.
'Зато я вас на шестьдесят лет моложе' — со злостью подумала я, но вслух сказала совсем другое:
— Вы совершенно правы, у вас великолепная память. Я приходила к Илье, мы вместе учились.
— Илью тоже помню, очень умный был мальчик. В университете на каком-то конкурсе первое место занял. Мать его, Катерина, так радовалась, так радовалась. Кабы она знала, что…
— Скажите пожалуйста, где сейчас Илья?
— Как где? — удивилась бабка. — Умер!
— Эээ… Простите, я не ослышалась?..
Я мгновенно растеряла весь словарный запас, и даже не сразу нашла, что сказать. Вот как бывает в жизни — несколько часов назад разговариваешь с человеком, а его уже нет.
Я пошатнулась и прислонилась к стене. Старушка, видимо, подумав, что я решила умереть прямо на ее пороге, втянула меня в квартиру.
— Сиди тут! — Толкнула меня на кушетку в коридоре. — Сейчас воды принесу!
Я пила воду, стуча зубами о край чашки. Стало легче.
— Что значит умер?
Бабка забрала у меня кружку, поставила на комод и продолжила свой рассказ, довольная тем, что ее слушают и молчат.
— Илья получил в университете приз за первое место — взяли его работать куда-то за границу.
— Бабка ходи с бубей! — прервал ее хриплый голос.