— Не мешай, Миленький!
Даже так? Миленький? Тезка мой? Это, который попугай? Он влетел в прихожую из комнаты, сел на комод рядом с кружкой и переломил в клюве лежащий рядом с телефоном и записной книжкой карандаш.
— Опять карандашик скушал, ах ты, радость моя!
Что значит 'опять'? А если ему вместо карандашика захочется схрумкать мой палец? Их у меня ограниченное количество! Я сжала кулаки.
— Бабка, не жульничай! — предупредил попугай.
— Миленький, да никогда!
— Туз в рукаве!
— Врешь!
Интересно, кем была старушка в молодости, и что за дела связывают ее с этим попугаем? Клюв попугая, с легкостью перекусывающий карандаши мне очень не нравился, и сразу захотелось на свежий воздух, на улице такая хорошая погода. Ну его, этого Илью, умер, значит умер. В данный момент мне мои пальцы гораздо важнее бывшей страстной любви.
Старушка безбоязненно сунула попугаю в клюв половинку карандаша, тот хрустнул и выплюнул. Я засунула руки в карманы. Старушка отвлеклась от попугая:
— Катерина, мать Ильи, по двору как царица ходила, хвалилась, что сын ее человеком стал. Сама-то она подъезды мыла! — бабка брезгливо сморщилась, словно Катерина была как минимум маньячкой, и вспоминать про нее порядочным людям зазорно. Потом ее губы растянулись в злорадной беззубой улыбке. — Да только рано она радовалась. И двух лет не прошло, как Илья где-то за границей вроде заразу какую-то подцепил и в одночасье умер. Катерина вся сразу будто почернела вся с горя.
У бабки от воспоминаний улучшилось настроение. Любят некоторые смаковать несчастья соседей и думать, что у них самих такого уж точно не случится.
— Подождите, я что-то не поняла, когда, говорите, умер Илья?
Старушка зашевелила губами, и, причмокивая, стала загибать пальцы. Потом уверенно сказала:
— Восемь с половиной лет назад.
Я чуть не упала. Как восемь с половиной лет? А кто сегодня съел мой пирог и оставил синяк на моей шее? Илья, умерший много лет назад на другом континенте, является ко мне и предлагает съездить на Урал полюбоваться летающими тарелками?
— Вы точно уверены, что он умер?
— Я пока еще все помню и понимаю, — обиделась старушка.
— Где мать Ильи? Я хочу с ней поговорить.
— Уехала. Квартиру поменяла. Уже восемь лет здесь не живет.
— У вас есть ее новый адрес? Мне очень надо!
Старушка вошла в комнату и вернулась с большой домовой книгой. На последней странице был нацарапан адрес.
— Читай сама, я без очков не вижу.
— Большое спасибо, до свидания, — сказала я, выскочила за дверь и побежала по лестнице вниз.
— Стой! — спохватилась бабка мне вслед. — Зачем тебе адрес?
— В университете собирают сведения о выпускниках!
— Врет! Жульничает! — противно заорал попугай из-за двери.
Я вышла на улицу и передумала идти на рынок стройматериалов выбирать обои. У меня был адрес Екатерины Федосеевны, и я собиралась с ней поговорить. Ремонт подождет, времени не жалко, я в отпуске. Я решила разобраться, кто когда умер, и умер ли вообще.
Нужный дом я нашла в старом районе, который когда-то был окраиной Москвы. В риэлтерских конторах про такие дома говорят: в обжитом районе, тихо, зелено, окна в парк. На самом деле из-за буйно разросшихся берез домов почти не было видно. Хоть грибы собирай.
Я подошла к дому. На лавочке у подъезда обменивались новостями женщины. Как только я подошла, они замолчали. Видимо, незнакомые люди сюда захаживали редко.
— Скажите, пожалуйста, десятая квартира в этом подъезде? — вежливо спросила я.
— В этом, только там сейчас никого нет, они уже вторую неделю все на даче живут.
Такие соседи просто находка для воров. Про все пустые квартиры расскажут.
— Как жаль, — расстроилась я. — Мне так хотелось поговорить с Екатериной Федосеевной!
— С кем?! — переглянулись женщины.
— С Екатериной Федосеевной из десятой квартиры, — повторила я.
— Так она уже лет восемь, как в могиле.
— О! — сказала я на выдохе.
— Да! — заголосили женщины. — У нее сердце было больное, от обширного инфаркта умерла.
Дальше они переключились на обсуждение новых жильцов десятой квартиры, и я узнала, что они доставляют всему дому немало хлопот тем, что в самую полночь врубают во всю мощь телевизор. Потом все снялись со скамейки и разошлись смотреть сериал.
Я уходила в сторону метро грустная. Оказывается, все умерли много лет назад, и даже тот умер, кого я видела этим утром. Обои я не купила, краску тоже, день прошел бездарно. Завтра снова придется ехать на строительный рынок. Я дала себе зарок больше не отвлекаться на такие мелочи, как умершие и воскресшие возлюбленные, и завтра же с утра приступить к ремонту. И даже если голос с небес возвестит, что я кому-то что-то должна, то я все равно предпочту ремонт.
— Леонова! — услышала я голос сверху.
Я остановилась, подняла голову. Вверху голубело небо, и шевелились макушки берез.
— Леонова! — снова донеслось с небес.
Я повертела головой во все стороны и заметила, что березы закрывают балкон на пятом этаже одного из домов. Именно оттуда, как указал мне мой абсолютный музыкальный слух, меня кто-то звал. Я обошла березу и остановилась, вглядываясь в вышину. На зрение тоже не жалуюсь. Сейчас выясню, кто опять отвлекает меня от ремонта.
— Ну? Узнала меня? — спросил мужчина на балконе.
— Не может быть! Михаил Алексеевич, это вы?
— Узнала! — обрадовался он. — Поднимайся ко мне, дверь открыта.
Я пошла на пятый этаж. Мне было стыдно. Меланхолическая часть моей натуры занималась самоедством и скорбью весь путь по лестнице наверх. Когда я училась в университете, Михаил Алексеевич был одним из самых любимых преподавателей. И что? Я про него больше десяти лет не вспоминала.
Дверь была открыта и замок сломан. Есть оказывается люди, еще безалабернее меня. Я хоть иногда дверь в квартиру закрываю, а тут замок вообще сдох, и уже давно. Двухкомнатная квартира оказалась на редкость заброшенной. Лучше, чем моя, без последствий пожара, но и ремонта здесь не хватало. Хозяина почему-то видно не было, хотя мог бы и встретить, сам позвал.
— Леонова, ну, где ты там? — донеслось откуда-то со стороны зала.
Я прошла на балкон через полупустую комнату с самым минимальным набором мебели. Дешевая старая стенка, еще более дешевый старый диван, и совсем бесценный, то есть ничего не стоящий, по причине поломанных ножек скособоченный стол с набором стульев, которые когда-то в своей далекой молодости были венскими.
Михаил Алексеевич сидел в инвалидной коляске.
— Я не знала, — глупо ляпнула я. — Но когда? Вы ведь ходили! Ой…
— А теперь вот сижу, воздухом дышу, — развел руками Михаил Алексеевич.
— Почему…
— Машины, они, знаешь, большие и твердые. Наедет такая на тебя — мало не покажется. Водителю-то что, у него малолетние дети на содержании, жена беременная, и вообще скажут — сам виноват, шел в неположенном месте.
— Плохо.
— Хорошо. Жив остался.
— Хорошо, — послушно согласилась я. Вообще предпочитаю не спорить.
— Ты-то какими судьбами под моим балконом оказалась?
— Искала Екатерину Федосеевну, мать Ильи, может, помните его? — как всегда, не подумав, выдала я честный ответ. Лучше бы я ему ответила, что по грибы пошла. — Он учился на три курса старше меня. К сожалению, она умерла. Что это я говорю не то! Я так рада вас видеть! Мы всем факультетом очень переживали, когда вы уволились. Никто не знал, почему.
Михаил Алексеевич, похоже, даже не расслышал мои последние слова. Он помрачнел. Посмотрел на ветки березы, качающиеся у самого балкона. Смог бы — сорвал, смял и выбросил, но не смог достать, а я помогать не стала. Береза не виновата в чьем-то плохом настроении.
— Илью я очень хорошо помню. Не забуду до самой смерти. Он написал самую лучшую дипломную работу за всю историю существования факультета, ну, кроме твоей, конечно. Разве ты не знала?
Я отвела глаза и промолчала. К моменту защиты моего диплома он уже в университете не работал. Значит, его навещали другие преподаватели и рассказали о том, как я оправдала надежды преподавательского состава. Мои умозаключения сразу подтвердились. Михаил Алексеевич объяснил: