Так он и заснул в конце концов, и всю ночь ему снился страшный незнакомый человек. То он подкрадывался с ножом, ощерив зубы, то вырастал из болотных кочек, с мшистой бородой до земли, и гнался за Гринькой, ловил его костистыми лапами, накидывал на голову душную медвежью доху, тащил в трясину. Гринька тонул, а с неба шёл дождь, и холодные капли долбили его неудобно запрокинутое лицо.
Когда Гринька проснулся, колонна уже ушла. Оставались только три порожние машины, чтобы отвезти остатки хозяйства живших тут прежде буровиков. Саша оставался тоже. Он старался не смотреть на Гриньку, а Гринька делал вид, будто не слыхал ночного разговора.
Близился полдень, когда в Бадарминском ущелье послышался ровный далёкий шум. Шофёры, грузившие вещи, переглянулись.
— Наши идут… Встречные!
Удивительно далеко в таёжной тишине разносится такой необыкновенный для здешних мест звук — рёв моторов автомобильной колонны. Прошло не меньше часа, пока он приблизился и наполнил Бадарму своим эхом. Колонна машин, идущая из Светлогорска в Ангодинск, остановилась под выступом, где стояло зимовье.
И тогда Саша Крапивин пошёл за Гринькой, чтобы выполнить поручение Нарымского. Но Гриньки не было в зимовье. На столе лежал листок бумаги, и на нём огрызком карандаша нацарапано: «Я ушёл, не ищите, всё равно не найдёте». И действительно, обыскав всю округу, шофёры не нашли никаких следов Гриньки и Карата.
9
Смеркалось. Одинокая машина шла громадным полем, покрытым ребристыми ледяными буграми. Иные торосы достигали высоты двухэтажного дома. Турока замерзала поздно и трудно, всё время ломая лёд, громоздя льдины одна на другую. И сейчас она была в торосах вся — до Ледовитого океана.
Саша включил фары и в первый раз за дорогу покосился на беглеца. Может, так и быть, помириться? Переживает, поди? Но беглец бессовестно и сладко спал, поклёвывая носом. И собака дремала, свернувшись калачиком у него в ногах. Саша недовольно хмыкнул и снова уставился вперёд, туда, где по голубеющему в сумерках снегу лился жидкий жёлтый свет фар. Свалился же ему этот сорванец на голову неизвестно за какие грехи, отвечай теперь за него!
Узнав, что к Бадарме идут встречные машины, оказывается, он залез на чердак и там пережидал беду. Встречная колонна не могла долго стоять в Бадарме. Гринька просидел в своём укрытии до тех пор, пока не ушли машины. И тогда, совершенно закоченевший, явился в зимовье отогреваться. Саша накинулся было на него, но осекся: парень едва стоял на ногах. Пришлось отложить воспитательные меры до лучших времён.
Так и вышло, что они остались на Туроке одни, без товарищей, которые могли бы помочь, когда машина попала в западню.
Треск льда показался Саше разве чуть потише пушечного выстрела. Машина стала, накренилась, свет фар упирался прямо в чёрную воду. Крапивин рывком распахнул дверцы:
— Прыгай!
Не успели выскочить, как хлынула вода. Вездеход стоял посреди реки, возле крохотного безлесого островка, оседлав подломившуюся и чуть затонувшую льдину. К счастью, место было мелкое. Колёса, однако, очутились в воде. Самостоятельно из этой западни не выскочить.
— Давай обратно, — сказал Саша после короткого раздумья.
Они влезли, захлопнули дверцы. Кабина наполнилась паром от дыхания, от мокрых валенок.
— Может, какая машина подойдёт? — робко спросил Гринька.
— Некому, — угрюмо отрезал Саша. — Здесь без трактора не обойтись.
— Где его возьмёшь?
— В Воробьёве трактор. Километров двадцать. — Саша махнул рукой. — Тебя ведь не пошлёшь. А мне колёса крутить надо. Морозом схватит — бригадой не вырубишь. Каюк, Крапивин… — Саша повернулся к Гриньке: — Тут километра за четыре речка будет, Кимжа, деревня там маленькая, вроде Дондугона. Иди ночуй. Дойдёшь?
— Может, там трактор есть? — загорелся Гринька.
— Нету трактора. Три избы, понял? Даже лошади нету.
Но Гринька не торопился выходить.
— Топай! — приказал Крапивин.
Замёрзшими губами Гринька еле выговорил:
— В Воробьёве пойду.
— Не думай даже.
— Пойду в Воробьёво.
— Нянчиться тут с тобой! — взорвался Крапивин. — Сказано: топай в Кимжу.
Гринька молча открыл дверцу.
— Стемнеет скоро. Фонарик возьми.
Гринька опустил плоский фонарик в карман.
— Поворот не пропусти! — уже кричал ему вдогонку Саша, стоя на подножке. — Направо будет!
— Ладно, — отмахнулся Гринька.
Поворота он не пропустил. Он постоял на дороге, освещая фонариком тропинку, которая вела к деревне, разглядел рыбацкие шесты, торчащие из снега. И всё. И не пошёл по ней, а мимо. Вскоре мелькнул на берегу и скрылся за деревьями жёлтый маленький огонёк…
У Гриньки гудели усталые ноги. Он понимал, что слишком много берёт на себя. Но свернуть на Кимжу он не мог. Будь что будет: надо выручать Сашу.
Гринька шёл под нависшими скалами, хребты которых подпирали небо, шёл белой равниной, по которой ветер гонял сухую снежную пыль, а рядом, то обгоняя, то отставая, бежал Карат.
Длинная это была ночь, самая длинная в Гринькиной жизни. Не будь Карата, он помер бы, наверно, со страху, когда услышал вой вдалеке. Кто-то выл так отчаянно и так страшно, что Гринька остановился и вряд ли пошёл бы дальше, если бы не спокойствие Карата. Он шёл, а впереди что-то выло и выло с каждым Гринькиным шагом, выло чуть громче и громче. Волосы на голове шевелились от этого неустанного жалобного и свирепого вопля среди ночи.
Гринька остановился в густом тумане, луч фонарика почти не пробивал его. Днём Гринька увидел бы, что идёт по узкой ледовой кромке, у самого берега, а река тут на всю свою небольшую ширину свободна ото льда. Это она ревела и грохотала между камнями, торчавшими из-под воды, как чёрные зубы. Это был первый порог Туроки — Чёрный Бык. Гринька миновал его, но ещё долго слышал медленно затихающий в отдалении рёв.
Рассветало, когда он подошёл к Воробьёву. Большая деревня расположилась на пологом берегу, длинная, в одну улицу. Перед домами стояли знакомые машины.
10
Через двое с половиной суток, миновав бесчисленное множество торосов, островков и больших островов, наледей, трещин и промоин, колонна вышла на берег, на настоящую обкатанную дорогу. Подъём, спуск, подъём — и вот впереди в ранних сумерках замерцали огни.
— Пожар там, что ли? — Гринька показал Саше Крапивину на дымное зарево.
Они въехали в ворота с вывеской «АТУ-1», что обозначало «Автоучасток № 1». Никаких строений не было. Стояли сотни машин, под их радиаторами пылали костры. Гринька спрыгнул в снег, пропитанный соляркой. Несколько человек из колонны подошли к нему, кто-то хлопнул молча по плечу, кто-то нахлобучил ему на лоб шапку. Завхоз Проворов, наклонившись, обдал его запахом табака.
— А ну-ка покажите мне молодца, — послышался голос Нарымского. — Ну-ка, поближе сюда, дай-ка хоть рассмотрю хорошенько. — И, помолчав, спросил: — И что же ты намерен дальше делать? У тебя тут хоть знакомые есть? Или прямо к отцу, на ЛЭП?
— Родня тут, — сказал Гринька.
— Адрес-то хоть знаешь?
Гринька сказал адрес.
— Это недалеко, — сказал Нарымский. — Однако одного не отпущу. Может, Крапивин, доведёте его?
— Ладно.
— Поглядывайте за этим… индейцем. Как бы ещё чего не выкинул. Хоть и выручил он тебя, Саша, и прошагал по морозу ночью, но… за парнем глаз нужен да глаз.