Но такой случай ей не представился. 4 августа Марченко объявил голодовку. Лариса полагала, что его начали кормить насильно, и тогда он прекратил или вот-вот прекратит свою голодовку. 28 ноября она получила от Анатолия последнее письмо, в котором тот просил прислать еду. Следующая весть пришла 8 декабря — это была телеграмма из чистопольской тюрьмы, в которой сообщалось, что ее муж скончался.
«Я не утверждаю, что они намеренно убили его, — сказала мне Лариса. — Наоборот, я думаю, что они не желали его смерти. Они желали его выздоровления и хотели заставить его эмигрировать в Израиль, поставить в ложное положение, а он снова и снова отказывался. Им нужно было показать: «Видите, все это время он был готов уехать». Конечно, трудно отрицать тот факт, что он не получал необходимого лечения. Но дело не в том, что они не хотели ему помочь, просто доктора не знали, как лечить его болезнь. Если заболевание серьезное, то тюремные доктора тут бессильны».
КГБ даже не выдал Ларисе свидетельства о смерти. Она так никогда и не узнала, что явилось причиной смерти Анатолия. Но одна необычная уступка все-таки была сделана. Членам семьи Марченко, а также его друзьям, девять из которых приехали к нему в тюрьму, разрешили похоронить Анатолия по христианскому обычаю. Им повезло, что неподалеку была церковь и там нашелся священник, который мог провести отпевание. Лариса рассказывала: «Мы боялись, что он будет выглядеть очень изнуренным, но оказалось, что на его лице не было ни тени усталости. Он казался умиротворенным и серьезным, как человек, исполнивший свой долг. И от этого мне стало немного легче».
В правозащитном движении наступила пора глубочайшего уныния. Казалось, кремлевских начальников ничего не волновало, даже угроза отставания от американцев в гонке вооружений. Эмиграция евреев была затруднена, и все еще работало правило, что политических заключенных в тюрьмах надо ломать, избивать и разрушать их интеллект, прежде чем начинать разговоры об освобождении.
Больше года прошло с тех пор, как Горбачев встал у власти. Было много разговоров о переменах, но, кроме освобождения Сахарова, больше не было никаких признаков того, что он собирается обуздать КГБ. Он только что допустил смерть известного диссидента по недосмотру и из-за отсутствия лечения в тюрьме, он позволил арестовать американского журналиста на улице Москвы по надуманному обвинению. Он объявил гласность, но на нее не было и намека. И он позволил КГБ усилить «решительные меры», особенно черную пропаганду против Запада.
Например, еще в феврале 1986 года радио «Москва», вещающее на английском языке, выдвинуло версию о том, что в Южной Африке при американской поддержке разрабатывалось бактериологическое оружие против негров и арабов, которое должно было оставлять в живых белых и евреев. Это обвинение периодически появлялось в советской прессе и в газетах «третьего мира», и оно также получило поддержку в среде лондонских активистов левого крыла.
31 октября 1986 года в «Правде» появилась карикатура, изображающая вирус СПИДа, заключенный в огромную пробирку; гордый американский ученый, который, возможно, и изобрел этот вирус для военных целей США, передает пробирку американскому генералу. Советская пресса затем «скормила» эту идею газетам более чем восьмидесяти стран, в основном развивающихся, заявляя, что заключенным американских тюрем предлагают освобождение, если они соглашаются быть инфицированы вирусом СПИДа. Затем их выпускают на волю, где они могут распространять это заболевание.
Ряд советских публикаций обвинял американские спецслужбы в организации убийств Улофа Пальме, Индиры Ганди, Альдо Моро и Мартина Лютера Кинга. Их целью, как оказалось, было представить США врагом, особенно в глазах «третьего мира», как это с успехом было сделано в отношении Израиля и ЮАР. Эта деятельность КГБ резко контрастировала с заявлениями Горбачева о том, что он добивается дружбы между Востоком и Западом и большей открытости советского общества.