Я не видел признаков слежки КГБ, но специально их не искал и был убежден, что его агенты где-то рядом. У меня не было никакой уверенности в том, что меня не схватят прямо на улице. Или же они могли выждать момент, когда через четыре дня я буду вылетать домой из Ленинграда, и конфисковать пленки прямо на таможне, заявив, что они являются «антисоветчиной». Я содрогнулся при мысли о том, что могу их лишиться. Поэтому я потратил немало усилий, и весь вечер в гостинице «Космос» перезаписывал кассеты на плеер моего сына. Что же делать с этими дубликатами? Британское посольство было моим явным союзником, но министерство иностранных дел четко высказало свою позицию. Согласно Венской конвенции, заявили они, не дипломат не может пользоваться преимуществами дипломатической почты. И в моем случае не будет сделано исключения, даже если речь идет о кассетах, где записано интервью с Сахаровым. Они не советовали мне ходить на грани советского закона, но если я хочу испытать судьбу и попытаюсь сопротивляться КГБ в ленинградском аэропорту, что может закончиться арестом, то это мое личное дело, сказали мне дипломаты. Прошел всего лишь год после побега Олега Гордиевского, который стал, как я полагаю, результатом более серьезного нарушения Венской конвенции британским посольством в Москве. Видимо поэтому они старались соблюдать осторожность.
Американцы оказались не такими щепетильными. Я поспешил к ним в посольство, где мой недавний знакомый встретил меня и отвел в прозрачную комнату. Там я передал ему дубликаты аудиозаписей с тем условием, что он вышлет их мне дипломатической почтой, если оригиналы конфискуют.
Было странно просить о такой простой помощи иностранное государство, но я снова пал жертвой британской дипломатической нерешительности. Наше посольство в Москве было единственным западным посольством, которое всеми способами пыталось сгладить несогласия с внутренней политикой СССР. Посольства нужны для того, чтобы налаживать добрые отношения с Кремлем, соблюдая международное право, а не для того, чтобы помогать Сахарову и маленькой групке диссидентов, не говоря уж о таком сорвиголове, как я. С другой стороны, американцы видели в этом пользу для своей идеологии и рискнули. Кассеты, посланные ими из Финляндии, были доставлены в Лондон ко мне домой через несколько дней.
Но КГБ не предпринял никаких попыток украсть мой ценнейший материал, поэтому мы хорошо и без происшествий провели оставшуюся часть морозной недели, посетили еврейских отказников и других недовольных, а также получили массу удовольствий в Москве и Ленинграде, включая черную икру, которая в изобилии была везде и стоила совсем дешево. Мы спокойно улетели домой 3 января 1987 года. В течение трех недель мои статьи регулярно появлялись в «Обсервер», а публикация полного русского текста моей беседы с Еленой и Андреем заняла семнадцать страниц в парижском журнале «Континент». Я передал Маргарет Тэтчер поздравительную открытку, написанную Андреем, и сказал, что Андрей и Елена будут счастливы увидеться с ней во время ее предстоящего визита в Москву, запланированного на март 1987 года.
Мои сомнения на счет либерализации в СССР не исчезли. В 1987 году узников начали выпускать, но это не было показателем либерализации. Это делалось грубо и постыдно. Существовало правило, что любого диссидента можно «простить», если тот признает свою вину и захочет «искупить» ее. Тогда КГБ мог отпустить этого человека — ведь в таком случае и честь мундира не страдала, и «положительный результат» достигался. В конце 1986 года некоторые диссиденты именно таким образом и оказались на свободе, но лишь немногие, потому что условия КГБ были унижением.
В 1987 году диссидентам предложили не раскаиваться в своих прошлых поступках, что они зачастую отказывались делать, а просто дать обещание соблюдать советские законы в будущем. Это был более мягкий компромисс с властями. Теперь многие могли спокойно вздохнуть, заявляя, что они и раньше не нарушали закона. В общем, первые недели нового года ознаменовались массовым освобождением тех, кто согласился на это условие, и впервые за два года горбачевского правления его популярность на Западе стала расти.