Во время того визита в апреле 1989 года я был немало удивлен, обнаружив, что советские власти готовы принять мою критику и начать диалог о соблюдении в СССР прав человека. Меня пригласили в советский МИД и уведомили о том, что известному отказнику Георгию Самойловичу разрешили покинуть страну. Мне также представилась возможность переговорить с самим Самойловичем у него дома, как только ему сообщили эту новость. Я встречался с народными депутатами от некоммунистических движений, и мы обсуждали вопросы, о которых раньше даже подумать не могли: о выгоде семейных фермерских хозяйств, о праве на осознанный отказ от военной службы, о демократическом контроле над КГБ, о малом частном бизнесе, о праве эмигрировать и путешествовать за границей, об отмене смертной казни и даже о возможности многопартийности. Я был на массовых митингах в Лужниках, где с жаром обсуждали подобные вопросы, и удивлялся, как спокойно милиция наблюдала за происходящим. Конечно, еще рано было говорить об отказе СССР от социализма, но можно было вести споры по всем другим направлениям.
Во время той апрельской поездки в моих отношениях с СССР наступил перелом, и это произошло, когда меня пригласили в редакцию еженедельного журнала «Новое время», издаваемого не только на русском, но и на многих иностранных языках. Его целью было распространение советской пропаганды в странах «третьего мира». В числе его сотрудников было немало агентов КГБ. Однако теперь он оказался в руках демократов, и его линия полностью изменилась. В марте журнал нападал на меня за мою статью[152] о КГБ и его «черной пропаганде». Но теперь, в апреле, когда в Лондоне Горбачев пообещал, что между Востоком и Западом будут новые отношения, редакция была готова опубликовать статью[153], озаглавленную «Обещание лорда Бетелла», о правах человека и о моих надеждах на освобождение советских военнопленных, все еще находившихся у моджахедов. «Новое время» было прекрасно информировано об афганской войне. Здесь знали про Игоря Рыкова и Олега Хлана, двух советских солдатах, которые в 1984 году причинили мне столько хлопот, и выяснили, где они живут. Мы договорились, что попытаемся встретиться с бывшими афганскими пленниками в июне 1989 года, после выборов в Европейский парламент.
Это были дни «московской весны», дни свободы, но экономика начинала рушиться, и в магазинах невозможно было купить многих вещей: лезвий, мыла, зубной пасты, масла, копченой колбасы. Группы из общества «Память», одетые в черные рубашки и кожаные армейские ботинки, выкрикивали на митингах расистские лозунги. Газеты действительно стали лучше, передачи Би-би-си теперь не глушили, но, как сказал мне один московский знакомый, ему от этого не стало легче, потому что нельзя было достать батарейки для радиоприемника. Короче говоря, Россия шла неизвестно куда, а светлое будущее, о котором в Лондоне говорил Горбачев, никто не мог гарантировать. Я написал об этом статью для газеты «Сан», озаглавив ее «Жизнь в России не стоит и колбасы»[154].
Множество различных обстоятельств помешало Сахарову выиграть в первом туре выборов, проходившем 26 марта, но в итоге позже он был избран народным депутатом. Его парламентская карьера не задалась. В одной из своих первых речей он повторил неподтвержденную информацию из западных источников о том, что в Афганистане советские вертолеты расстреливали свои же отряды, чтобы те не попали в плен к врагу. Реакция была подобна взрыву. 2 июня съезд народных депутатов, насчитывающий 2 250 человек, встретил овациями Сергея Червонопиского, депутата, потерявшего на афганской войне обе ноги, который обвинил Сахарова в том, что тот делает безответственные и провокационные заявления. Сахаров ответил, что несмотря ни на что все равно придерживается этого неподтвержденного мнения, потому что во многих случаях его работа требовала принятия некоторых утверждений без доказательств.
Он заявил, что глубоко уважает Советскую Армию и советских солдат, но его голос утонул в обвинениях депутатов в военной форме, грозящих ему кулаками, и представителей старой правящей верхушки, изливавших ненависть на лидера движения, которое угрожало лишить их привычных привилегий. Они жили прошлым, и Сахаров очень рисковал, придерживаясь своей точки зрения. Даже его друзья признали, что было очень опрометчиво задевать русский народ за живое в сложный период военного поражения. Это был неподходящий вопрос в неподходящий момент. После позорного отхода на север от реки Амударьи лишь немногие могли провести разграничение между хорошими солдатами и плохой войной. Над Сахаровым насмехались прямо с трибуны.