Я решил, что лучшим аргументом в этом споре будет письмо Солженицына, адресованное Би-би-си несколькими днями раньше, после просмотра им фильма, снятого по моей книге, и зачитал его. Солженицын похвалил фильм за то, что он в какой-то степени передает боль страданий, выпавших на долю русским. Он упомянул, что некоторые из этих людей погибли прямо у него на глазах. Он писал, что принявшие такое политическое решение несут ответственность за него до конца своей жизни перед современниками и перед потомками. Когда те, кто приводил его в исполнение, смотрят в кино- и телекамеры, они не могут сказать в свое оправдание ничего кроме: «я действовал по приказу». Этот аргумент использовали и нацистские военные преступники, и это никогда не служило смягчающим обстоятельством. Завершив свою речь этими словами, я услышал странную тишину в благородном собрании бывших послов.
Я чувствовал, что выиграл спор, но дело еще не было сделано. Действительно, обстоятельства изменились. Наши советские союзники теперь стали нашими противниками. Было несправедливо судить о событиях 1944–1945 годов, исходя из изменившихся политических условий 1976 года. Но нельзя не согласиться, что мы совершили ужасный поступок, послав на смерть в Сибирь не только тех, кто сражался в немецкой форме, но и множество не повинных ни в каких враждебных действиях против нас, не говоря уже о женщинах и детях. Что можно было возразить Солженицыну, видевшему, как эти люди медленно умирали? Неужели мы действительно были нацией «во грехе»? Если так, то мы должны были искать прощения, признав вину и раскаявшись.
Именно так поступили Конрад Аденауэр и Вилли Брандт. Они признали преступления нацистской Германии искренне и полностью. В декабре 1970 года Брандт преклонил колена у памятника жертвам Варшавского гетто, и эта фотография была опубликована во всем мире как знак раскаяния немцев. Поэтому немецкому народу могли бы со временем простить то, что сделал Гитлер и его приспешники.
По той же причине советские люди не могли пока получить прощения за расправу над поляками в Катыни и других местах в апреле 1940 года. Советы, не собираясь раскаиваться, обвиняли других в преступлениях, которые сами же и совершили.
Ситуация стала для Великобритании еще более неудобной после публикации в феврале 1978 года еще одной книги на ту же тему — «Жертвы Ялты» Николая Толстого. Там рассказывалось в основном то же самое, что четырьмя годами ранее в моей книге, на которой в определенной мере книга Толстого и основывалась, но его публикация была объемнее и подробнее. Она вышла в свет в период повышенного внимания Запада к гонениям Москвы на диссидентов — особенно на Хельсинкскую группу, большая часть которой была к тому времени под арестом, — и сразу вызвала отклик общественного мнения. Вопрос опять всплыл на поверхность, и результат намного превзошел эффект двух в меру удачных книг. Резонанс был во много раз сильнее. «Последняя тайна» была переиздана. Основанный на ней фильм был показан вновь. Радиопередачу тоже повторили. Одна книга усиливала впечатление от другой. В итоге и у политиков, и у читателей возникло чувство, что с этим надо что-то делать.
В результате преступления, совершенного Великобританией, пострадало меньше людей, чем от деяний Гитлера или Сталина, но оно также требовало воплощения в жизнь принципа, идеи покаяния — наш народ был обязан принести извинения за то, что совершили наши руководители. Я обсуждал с теми, кто сочувствовал этому замыслу, как нам лучше искупить национальную «вину», и у нас возникло много разных идей. Великобритания могла, например, выплатить компенсацию тем нескольким десяткам русских, кто остался в живых, фактически был отправлен нами в советские лагеря и затем оказался на Западе. Или же мы могли внести пожертвование на строительство мемориальной часовни, которую можно было построить в Австрии, Линце, где произошли самые ужасные события. Каждый из планов вызывал возражения, и трудности, связанные с их воплощением, росли по мере усиления публичной полемики как в Англии, так и за ее пределами.