Выбрать главу

В целом русский крестьянский дом — это длинная и уз­кая постройка, из которой где-нибудь сбоку выступает подсобная часть. Завершает этот ряд помещений изба, фа­садом выходящая на деревенскую улицу либо на проез­жую дорогу, которая, оказавшись между домами, создает впечатление прямой улицы. Некоторые дома имеют два этажа жилых помещений, кроме того, чердачную комнату с балконом на улицу. Здесь вообще не увидишь господской усадьбы, украшающей нашу сельскую местность, равно как ни одного дома, покрашенного в красный цвет. Даже церкви не покрашены и, подобно всем прочим строениям, имеют естественный цвет дерева. Возле домов недостает огородов и зеленых лужаек, придающих особый уют фин­скому крестьянскому жилищу. Но поскольку дома стоят на одинаковом расстоянии друг от друга, в четырех-пяти саженях, и все выходят фасадом на дорогу, здешние де­ревни кажутся строго спланированными; при строитель­стве наших деревень это наверняка никому не приходило в голову. На первой половине пути от Онеги я не видел хмельников, но затем они стали попадаться.

Изгороди напоминали мне те, что встречались в губер­нии Хяме, но потом были и другие, какие ставят в Каре­лии, а те, что были вдоль дорог, нередко состояли из го­ризонтальных двухсаженных жердей, расположенных друг от друга на расстоянии половины и даже целой четверти. Как правило, они были плохо сделаны и такие низкие, что я удивлялся, почему это лошадь, пасшаяся поблизо­сти, не перескочит через такую изгородь на поле, где она гораздо быстрей могла бы наполнить свой желудок ячме­нем и овсом. Казалось, лошадь удерживает от такого шага тот же страх, который мешает собаке переступить через порог. Но когда я узнал, что в этих краях не держат сви­ней, я перестал удивляться хрупкости подобных сооруже­ний. Ведь именно свиньи во время своих усердных обхо­дов испытывают изгороди на прочность. И вообще изгоро­дям здесь отводится меньше внимания, чем в Финляндии, потому что каждая деревня заводит одного общего пасту­ха, который присматривает на пастбище за стадом. Пасту­ха обычно нанимают на все лето и, в зависимости от вели­чины деревни, платят ему за работу рублей пятьдесят — восемьдесят, если волкам не случится уменьшить этот до­ход. Такой же обычай, как я слышал, существует в Ингер­манландии, куда каждую весну из финских губерний Вийпури и Миккели приходят мужчины наниматься в па­стухи. [...]

Удалившись от Онеги верст на двести, я вышел на большой почтовый тракт, ведущий из Архангельска через Холмогоры, Каргополь, Вытегру, Лодейное Поле, Новую Ладогу и Орешек в Петербург. Этот тракт мог бы сравниться с нашими большими дорогами, за исключени­ем самых лучших дорог Вийпури, Оулу и некоторых дру­гих губерний. Русские дороги имеют одно преимущество: постоялые дворы, или станции, расположены у самой до­роги, и нет надобности сворачивать на версту либо две в лес в поисках оных, как порой бывает у нас. [...]

Люди, проживающие в местности между Онегой и Кар­гополем, по красоте и живости уступают жителям более северных мест, где я путешествовал раньше, но зато они отличаются добротой и дружелюбием, поэтому у меня не было ни малейших причин быть ими недовольным. Мне вполне доверяли во многих местах и считали порядочным человеком без того, чтобы я показывал паспорт и подо­рожную. Я не хочу, а быть может, и не вправе жаловать­ся на требование предъявить паспорт — вероятно, и у нас иностранцы не могут избежать этого, — но, когда его без конца спрашивают, начинает казаться, что тебе не доверя­ют, что тебя принимают за какого-то бродягу, а человеку непривычному это очень тягостно. После того как я поки­нул Пертоминск, я мог спокойно курить, меня уже не счи­тали из-за каждой трубки «некрещеным нечестивцем», как это было у староверов. По дороге из Онеги в Каргополь даже большинство возниц оказались курящими, и я, обра­дованный этим, угощал их табаком, а потом чуть сам не остался без курева. Кое-где с меня не хотели брать плату за ночлег и еду и не позволяли мне даже детям дать не­сколько копеек, видно было — народ не привык брать пла­ту за молоко и другую пищу, которыми угощали гостя.