Спустя несколько дней по возвращении моем в Манилу я предпринял путешествие к большой лагуне (озеру. — Оз. Бай. — В. М.). Дорога туда также идет по реке Пазиг до деревни сего имени; далее же, до самой лагуны река состоит из нескольких ручьев, взаимно соединяющихся и образующих как бы естественный канал для стока воды из лагуны в реку де Сан-Матео, которая от места соединения принимает наименование Рио-Пазиг. Богатые селения поблизости сих вод много занимаются разведением уток. Жители кормят их маленькими улитками и речным илом. По прошествии двух или трех лет откормленные таким образом утки дают по яйцу в день.
Благосостояние и довольство жителей, богатство прозябения (см. прим. на стр. 66) и красота самой природы делали нам местопребывание в сей стране одним из самых приятнейших. Особенно не изгладятся из моей памяти те дни, которые я провел в поместье Гати-Гати, где мы были приняты с величайшею ласкою одним французом, женатым на испанской маркизе. В середине большой лагуны лежит вулканический остров Талин (Тааль. — В. М.), столь изобильно покрытый прозябением, что мы в немногих только местах могли пристать к оному. Плывя близ самого берега, мы заметили много дичи, а особенно так называемых летучих собак (Pteropus javanicus Lesch. P. edulis Esch.). Мы встретили их на небольшом острове, неподалеку от Талина. Они висели на ветвях дерев, заслоняя самые листья. После нескольких выстрелов они поднялись с ужасным воем и окружили нашу лодку; но через несколько времени обратили полет свой к другому ближнему острову. Стая, которую мы принудили к бегству, состояла, может быть, из 10 000 штук. Птицы сии не только гнусного вида, но и самый крик их противен, и вред, который они причиняют жителям, неисчислим. Уже издалека они чуют созревшие плоды и, нахлынув на них ночью, все поедают. И здесь, как и везде, где природа расточительна в своих дарах, летучие мыши, обезьяны, ящерицы, муравьи и саранча часто в одни сутки истребляют то, что могло бы целые месяцы служить множеству людей пропитанием. Однажды, возвращаясь из гор, мы видели здесь несметные, затмевавшие солнце стаи саранчи. Несколько тысяч из них налетели на сахарную плантацию, через которую нам надлежало пройти, и нам невозможно было продолжать путь свой, пока мы не привели в движение сих неизвестных гостей. Большие озера в окрестности весьма изобилуют земноводными и разными водяными чудовищами. В лагуне водится настоящий кайман (род крокодила) в 24 фута длиною. Самка его имеет 25 футов длины. Одно животное, убитое во время моего пребывания в Луконии, имело в желудке своем до 175 фунтов и 4 лошадиные ноги. Голова его весила 240 фунтов. Здесь водится также прекрасный трионикс (testudo ferox?) от 60—80 фунтов весом и даже огромная, еще неописанная, пила-рыба. Удавы встречаются довольно часто, и я сам имел змею сего рода в 22 фута длины.
Число подданных испанского правительства на всех Филиппинских островах простирается ныне до 2 400 000 человек. Собираемый с них королевскою казною в Мадриде доход едва составляет 90 000 пиастров. Но торговля островов с каждым днем распространяется. Ежегодно приходят в манильскую гавань от 60 до 70 больших судов, и 630 малых судов занимаются внутреннею торговлею. Сахару вывозится уже несколько лет сряду более чем на 120 000 — 130 000 пикосов, или более 17 1/2 миллиона фунтов. Индиго, не отличной доброты, отпускается до 1 300 000 фунтов, цигарок — 4500 ароб (по 25 фунтов каждая); а рому 19 000 галлонов. В 1818 году из Манилы вывозили только 14 450 пикосов сахару. Регулярные войска на филиппинских островах состоят ныне из 7000 человек, из коих едва ли 400 человек европейских войск. 16 октября мы, оставив манильскую гавань, опять поплыли в Китай».
Сравнив сей отрывок о Филиппинских островах с изложенным в последних главах сего творения, читатели удостоверятся в справедливости замечаний автора.
3. Китайское войско
В дополнение к описанию китайских войск, находящемуся на странице 253 (сноска 18), можно еще прибавить следующее, которое недавно сообщено было публике в «Северной пчеле» почтенным соотечественником нашим г. Леонтьевским, долгое время жившим в Пекине. Надобно заметить, что китайцы отечество свое называют Дайцин.
«Ежегодно бывает большой смотр 24 дружинам, расположенным в Цзин-чене (дайцинской столице, которую еще доныне неправильно называют Пекином), и производится на поле Янь-шень-ва на северо-востоке, в шести русских верстах от упомянутого города.
День смотра назначается самим гуандием (государем), обыкновенно в первых числах ноября. Поле Янь-шень-ва очень пространно. Оно защищено с севера цепью высоких гор, простирающихся от запада к востоку, и бывает засеяно хлебом, который ко времени смотра войск весь бывает убран. На сей смотр назначаются поочередно те воины дружин, которые в предыдущем году не были на оном. О назначении гуандием сего смотра в третий день ноября я узнал от албазинца, числящегося в маньчжурской дружине желтого знамени с красною каймою, Эргэчуня. Он, как крестник мой и переписывавший нужные для меня бумаги на китайском и маньчжурском языках, жил при мне в Российском посольском подворье. Мы условились ехать на место смотра войск ночью. Кому не покажется любопытным видеть дайцинское войско, только однажды в году собираемое в столь великом количестве! Я воображал, что глазам моим представится устройство, порядок, точность и красота движений сих войск, хотя не в таком совершенстве, в каком я привык видеть оные у нас на святой Руси; но все-таки думал увидеть по крайней мере некоторую азиатскую пышность в вооружении и одежде собранных на поле ратников. С такими мыслями, а еще более с намерением посмотреть то, что редкие из европейцев могут видеть, и слабым рассказом передать своим соотечественникам, я приготовился ехать и, выпросив на сие позволение от начальника миссии, нанял через слугу извозчика и сказал нашему дворнику, чтоб он отворил ночью ворота. В полночь извозчик въехал в подворье и дожидался нас, пока мы напились чаю и оделись. В 2 часа пополуночи мы выехали и при лунном свете шагом тащились по замерзшей грязи в улицах, никого совершенно не встречая. Одни только будочники (кань-узе-ди), сидя в своих лачужках при слабом свете ночников, постукивали палками в долбишки. Слыша стук повозки, по бугоркам замерзшей земли переваливающейся с боку на бок, они полагали, что едет какой-либо чиновник, и потому стучали чаще и больше, показывая тем, что они бодрствуют. Некоторые из них при проезде нашем мимо их окликивали нас: шуй (кто?). Но обыкновенно на сие ответа никто не дает. Вдоль стены, окружающей дворцовый кремль, мы доехали шагом до улицы Ань-дин-мын-дацзе, названной по имени городских ворот Ань-Дин