Город Баркуль. Самый Баркуль нам посетить не удалось. Туда послан был только переводчик Абдул Юсупов и с ним один из казаков сделать кой-какие покупки и предъявить наш пекинский паспорт для дальнейшего пути. Главным лицом в описываемом городе в это время был некий Чжен-тай, который принял наших посланцев не особенно дружелюбно, однако же согласился дать проводника до Хами. Покупок посланные сделали очень мало, так как дороговизна на все, в особенности на съестные продукты, стояла страшная. Она обусловливалась малым местным производством этих продуктов и большим на них спросом для китайских войск. Последних в Баркуле в это время было много – частью гарнизоны, частью отряды, направлявшиеся к Кульдже.
С места нашей стоянки возле деревни Сянто-хауза Баркуль был виден довольно хорошо. Расположен он под самым Тянь-шанем и весьма обширен. Состоит из двух частей: военной и торговой. Каждая из них обнесена высокою глиняного стеною; но внутри этих стен немало также пустырей и развалин. В торговом городе много лавок с товарами, привозимыми главным образом из Пекина. Основан Баркуль китайцами в 1731 году и до последнего дунганского восстания принадлежал в административном отношении, вместе со своим округом, к провинции Гань-су [ныне к Синьцзян-Уйгурскому району].
Дальнейшее наше движение. На другой день после того, как наши посланные съездили в Баркуль, к нам явился проводник и шестеро солдат, назначенных провожать нас до Хами. Хотя нам и объяснили, что конвой из солдат означает почет, но для нас лично стократ покойнее и приятнее было бы следовать с одним только проводником. Солдаты составляли лишнюю обузу и невыносимо надоедали своим наглым любопытством и попрошайничеством. Притом, имея постоянно возле себя стольких соглядатаев, я не мог, как до сих пор при одном вожаке, делать съемку,[214] которую необходимо производить секретно, ибо на это дело весьма подозрительно, даже враждебно, смотрят как китайцы, так и в особенности туземцы Центральной Азии.
Тронувшись в путь, мы сделали первый переход только в 12 верст по случаю сильного дождя, падавшего по временам со снегом. Температура в полдень упала до +8,8 °C; на Тянь-шане снег укрыл все горы до самой их подошвы. Высокое поднятие местности давало себя чувствовать и малым развитием растительной жизни: весенние посевы хлебов только что начинали зеленеть, а листья на тополях, несмотря на 20 мая, развернулись лишь в половину.
На следующий день необходимо было сначала обождать, пока просохнет грязь, по которой почти вовсе не могут ходить верблюды – они скользят и падают. Затем, выступив перед полуднем, мы вышли к концу дня на большую колесную дорогу, которая пролегает вдоль всей северной подошвы Тянь-шаня.
Дороги вдоль Тянь-шаня. Это так называемая северная дорога – бэй-лу по-китайски. Другая такая же дорога пролегает вдоль южной подошвы того же Тянь-шаня и известна под названием нань-лу, т. е. южной дороги. Обе они ведут из Хами на крайний запад китайских владений: северная дорога, перевалив Тянь-шань, направляется на Баркуль, Гучен, Урумчи, Манас, Шихо, Джинхо и далее через Талкинское ущелье, в Кульджу; южная же дорога из Хами идет на Пичан, Турфан, Карашар, Курлю, Куча, Бай, Аксу в Кашгар. Тот и другой пути существовали с глубокой древности,[215] но были вновь устроены во второй половине прошлого столетия при императоре Цун-люне, после окончательного завоевания китайцами Джунгарии и Восточного Туркестана. Впрочем, особенных работ на улучшение этих дорог не требовалось, так как сама местность, обыкновенно ровная, с почвою из твердой глины или щебня дает возможность почти везде удобно проехать на колесах. Северный путь только на двух перевалах – через Тянь-шань у Хами и близ оз. Сайрам ущельем Талки – представляет естественные препятствия; на пути южном подобных препятствий не имеется. Сами дороги и теперь не лучше наших обыкновенных проселочных. На известных расстояниях устроены почтовые станции, в виде тесных и грязных глиняных помещений как для людей, так и для животных. На этих станциях, со времени последних военных действий, помещались китайские пикеты.
Прелестная стоянка. Третий переход привел нас к перевалу через Тянь-шань. Хребет этот в последние два дня нашего пути крутою стеною тянулся невдалеке вправо и соблазнительно манил своими темно-зелеными лесами; но конвойные солдаты всячески старались помешать нам завернуть в горы. Наконец теперь, когда стоянка выпала возле самых этих гор, мы не послушали проводников, свернули с дороги немного в сторону, в лес, и разбили там свое стойбище.
Трудно передать радостное чувство, которое мы теперь испытывали. Вокруг нас теснился густой лес из лиственниц, только что распустившихся и наполнявших воздух своим смолистым ароматом; вместо солончаков явились зеленые луга, усыпанные различными цветами, всюду пели птицы… В таком благодатном уголке решено было передневать. Это решение объявлено нашим провожатым таким тоном, что они рассудили лучше не перечить и уехали на ближайший пикет, чем, конечно, помимо своего желания, несказанно нас обрадовали. Остаток дня и весь следующий день были посвящены экскурсиям и охоте. Нового и интересного встретилось много. К сожалению, мы не могли остаться здесь подольше, но должны были спешить в Хами по приглашению тамошнего амбаня (губернатора), от которого явились сюда к нам посланцы.
После дневки в один прием мы перешли через Тянь-шань: поднялись на перевал и спустились по южному склону до выхода из гор в Хамийскую пустыню.
Теперь о пройденном Тянь-шане.
Пройденный Тянь-шань. В крайней восточной части этот хребет теряет свою характерную черту – расширение высокими плоскогорьями – и превращается в узкую гряду, не более 25–30 верст в поперечнике. Но грандиозный характер исполинского хребта все еще сохраняется: его гребень и вершины уходят в облака, местами за снеговую линию, а боковые скаты круто обрываются к югу, в Хамийскую пустыню, и еще круче на север, в Баркульскую равнину.
Здесь, т. е. к стороне равнины Баркульской, Тянь-шань стоит высокой, чуть не отвесной стеною. Бока его изборождены короткими, узкими и скалистыми поперечными ущельями; долин нет вовсе и вообще характер гор дикий, вполне альпийский. Гребень хребта поднят так высоко, что отдельные вершины, даже самые большие, мало выдаются над общею массою гор. Эти последние переходят за снеговую линию[216] только в крайней восточной группе, лежащей восточнее перевала к Хами и называемой китайцами Баши-дао [Баркуль-даван]. Названною группою высокий Тянь-шань и оканчивается. Но, по сообщению местных китайцев, на продолжении описываемого хребта еще далеко тянутся к юго-востоку невысокие горы, которые теряются в пустыне в двух днях пути севернее города Су-чжеу.
Леса северного его склона. Подножия северного склона Тянь-шаня луговые, но приблизительно от 6000 футов абсолютной высоты появляются хвойные леса (лиственных здесь нет) и сразу густо одевают собою горные склоны. Эти леса поднимаются вверх до 9000 футов,[217] затем, как обыкновенно в высоких горах, следует луговая альпийская область. Она была посещена нами лишь мимоходом; леса же исследованы несколько подробнее. Нижний пояс этих лесов состоит почти исключительно из сибирской лиственницы (Larix sibirica), достигающей средних размеров – футов 40–50 высоты, при толщине ствола в один, редко в два фута. Немного повыше является, также невысоким (25–40 футов) деревом, ель (Abies Schrenkiana),[218] которая чем далее вверх, тем чаще встречается, хотя нигде исключительно не преобладает. По дну ущелий, впрочем лишь в самых их устьях, изредка попадается тополь (Populus sp.). Других древесных пород в этой части Тянь-шаня нет.
214
К счастью, местность от Баркуля до Хами была снята раньше капитаном Матусовским в 1875 году и поручиком Рафаиловым в 1877 году.
215
Устроены еще были при династии Хань, в первых двух веках нашей эры. (К. Риттер. Землеведение Азии. Т. II.)
216
По определению подполковника Певцова, верхний предел хвойных лесов на северном склоне Богдо-ула лежит на высоте 9500 футов, а нижний – 5500 футов. В Центральном Тянь-шане, при следовании из Кульджи на Лоб-нор в 1876 году нижний предел хвойных лесов найден был мною на р. Цанма на абсолютной высоте 6000 футов, а верхний – 8000 футов или немного более.
217
Высота снеговой линии Восточного Тянь-шаня от меридиана Кульджи была определена до сих пор только однажды, подполковником Певцовым 16 июля 1876 года на горе Богдо-ула близ Гучена. Полученная цифра равняется 12 100 футов. (Записки Западно-Сибирского отдела географического общества. Кн. 1.)
218
Оба дерева – лиственница и ель – встречались нам лишь средних размеров, вероятно потому что здешние леса издавна опустошаются китайцами. Судя по оставшимся пням, здесь некогда росли лиственницы более 3 футов в диаметре ствола.