В Бутане Лейлу с подругой отвезли в деревню, где стены домов были украшены разноцветными, с виньетками, рисунками фаллосов. Им же родимым, но уже деревянным их «освятили» в местном храме, где в уголке сидели и молились символу плодородия папа с маленькой дочкой. А совсем рядом с затерянным в веках Бутаном – Китай. Когда Лейла приехала в Шанхай на пару недель к приятельнице из Лондона, та еще в аэропорту вручила местную сим-карту и маску на лицо. Лейла поначалу подшучивала над педантичной англичанкой, но, выйдя на улицу, оценила заботу. Дышать было и вправду трудно, удушающий смог преследовал почти каждый день поездки по Шанхаю и Пекину. Все вокруг кричало о невиданном экономическом росте и расплате за него.
А может, ткань мира стала разъезжаться в стороны в городе Йошкар-Ола в России? Там, вдоль длинной набережной, названной именем бельгийского города Брюгге, тянутся ряды пряничных домиков-таунхаусов во фламандском стиле. Рядом – главная башня Московского Кремля и Дворец дожей Венеции, памятник княгине Монако Грейс Келли с супругом. А вокруг обычная для российской глубинки разруха, хрущевки, покосившиеся деревянные домики начала прошлого века, большой торгово-развлекательный центр, парк с военным оркестром и танцующими пенсионерами. Лейла лет до двадцати жила в соседнем городке и всегда хотела приехать, но добралась сюда намного позже, увидев все сначала в оригинале.
Однажды Лейла гостила у племени масаи, ее отправил туда случайный сосед по креслу из самолета. Она много расспрашивала о мире вокруг и вождя, и полуслепого католического священника, тоже из масаи. Больше всего запомнился один разговор: «Вот я вроде ничего не делаю плохого, живу в ладу с совестью. Но это же грех – всегда думать „я да я“, гордиться тем, чего добиваешься?» – поделилась Лейла мучившим ее тогда вопросом. «А при чем тут ты? – обескуражил пастор. – Это Бог дает тебе что-то. Чем тут гордиться?»
Впечатления едва успевали сменять друг друга, жизнь все ускорялась, но что-то внутри Лейлы начало пробуксовывать. С каждым годом работа становилась проще и бессмысленней, а платили за нее теперь до абсурдного много. Она хорошо знала свое дело, была полезной работодателю, по крайней мере, родному департаменту пиара, негласно воюющему с департаментом маркетинга, как заведено в больших международных компаниях. Но мысли о бессмысленности такой работы и себя в целом возникали все чаще. В самом деле, что есть в мире бесполезнее, даже вреднее маркетинга? Для чего создавать все новые потребности, которые без этой профессии никогда и не терзали бы людей? Зачем, например, фешен-брендам выпускать по четыре коллекции и дополнительно по две круизные в год? Готовя очередной пресс-релиз, Лейла прочла в интернете, что в последнее время на семь миллиардов человек производили около тридцати шести миллиардов предметов одежды, большую часть которой потом уничтожали. Так и отжившие свое коллекции ее премиального бренда, уже после закрытых тайных распродаж за бесценок для сотрудников (все навалено кучами, мерить нельзя, за фото сразу увольняют), тоже превращались в неузнаваемый мусор и увозились на одну из свалок подрядчика в странах Африки. Чтобы бренд оставался премиальным и недоступным.
Мир искажался все больше, во многом из-за маркетинга, искусства даже не продавать ненужное, а делать ненужное необходимым. Весь этот мир «лакшери» легко уместился бы в зарисовку нравов на пыльных дорогах Африки. Черные приятели средних лет обсуждают новости деревни, небрежно попивая из стеклянных бутылок дорогую для них колу (сколько бы можно купить воды!). Или другую сцену красивой жизни, на Ямайке, где особый шик – обливать колой машину: могут себе позволить. Или похожие ритуалы с шампанским, пусть и не из Шампани. Полные им ванны на чьих-то фотосессиях и в мечтах, бокалы, часто пластмассовые, в руках театралов мировых и не очень столиц. В Бейруте на тусовочную Джимейзе-стрит с барами и клубами, одними из самых дорогих в мире, ливанцы приезжают на роскошных «Бентли» и «Порше», одетые в последние коллекции известных брендов. Обычно все это, включая аренду машины, – в кредит. Но, как Лейле объяснил когда-то папа, тоже ливанец, никто не может обвинять этих людей после десятков лет гражданской войны. Они научились жить лишь сегодняшним днем и уже завтра готовы снова все потерять.
Или массовый туризм, все его ненавидят, даже сами господа селфи-тут-и-селфи-там не любят быть рядом с другими такими же. Что говорить про местных в любом уголке земли. Жили себе спокойно, грустили, мечтали, сушили белье, вели беседы с соседями – как вдруг оказались посреди парка развлечений в роли ростовой фигуры Микки Мауса. Одним пасмурным утром Лейле плакалась рыжая кудрявая хозяйка дублинского домика, которая и сама сдавала комнаты через сайт. Она тоже была пиарщицей, только почти уже не работала и жила в ожидании пенсии, много путешествовала и читала. «Представь, сижу я на пороге с утренним кофе, курю, как обычно, – делилась она, – а тут раз, и меня щелкают на камеру, как обезьянку какую-то. Я даже отвернулась и не стала улыбаться», – причитала воспитанная уроженка Европы. Лейла же легко могла при необходимости быть нарочито холодной и неулыбчивой, но пользовалась этим редко.