Вполуха Лейла слушала спор англичанки, палестинца и доктора о конституционной монархии в России, ее вечном противостоянии с Англией, рассаднике социалистических проеврейских идеалов, о постоянных конфликтах и гонке вооружений между странами. Наверное, Лейла что-то не так поняла, потому что получалось, что революция и рассадник были в Англии, а монархия – в России. Впрочем, даже после многих месяцев в Лондоне она не научилась как следует улавливать эти «фоновые» разговоры. Возможно, опять недопонимала что-то из-за языка или усталости, тем более все было так странно в последние недели. Иногда сильно хотелось вставить слово, растормошить всех, особенно Кармелиту. Что за бессмыслицу они несут. Лишь тонкая улыбка Даниэля удерживала от этого, он точно был настоящим и в своем уме, не кривлялся, ничего не изображал.
Даниэль предложил всем освежиться в море, лодка остановилась, и гости стали вставать из-за стола и переходить на заднюю палубу. Эмили и Кармелита позвали Лейлу переодеться. Она сначала вошла с ними в салон, но вспомнила, что уже надела купальник под сарафан, и вернулась на палубу. Там скинула одежду и открылась солнцу. Услышала откуда-то сверху голоса пожилой британки и палестинца, прислушалась.
– Не знаю, Ахмед, я намерена странствовать по свету и писать книги всю вторую половину жизни, только вот выстрою сначала всех своих уток в ряд.
– А кто же будет платить за эту дольче вита? Когда таких долгожителей станет действительно много? Уже сейчас ресурсов хватает не всем и не всегда. Безусловно, я не о Палестине, но есть же и другие места на земле.
– Дорогой Ахмед, за десятки лет омолодилось менее одного процента людей, не надо тут искать ни леса, ни деревьев, оставь ты.
– Информация непременно просочится, рано или поздно она или станет общедоступной, или спровоцирует большие социальные волнения. Мне ли говорить тебе про историю, которая повторяет сама себя.
– В Палестине никто ничего устраивать не будет, полно тебе, мой друг, всем нужно такое вот сокровенное место. Нам повезло жить в прекрасном оазисе посреди вечного хаоса. Давай поблагодарим вашу гостеприимную землю и лучше попросим еще розе́.
Лейла опять не вполне разобрала услышанное, подумала, что перегрелась на солнце, поэтому подошла к краю лодки намочить волосы. Этани окликнула ее с верхней палубы и широко помахала. В руке у англичанки была синяя бутылочка с водой, одна из тех, которые доктор Даниэль называл своими и просил не трогать. Через пару минут Этани спустилась, предложила помочь нанести крем от загара. Лейла застыла от мягких и одновременно сильных касаний, было непривычно, тело как бы впитывало тактильную заботу. Постепенно на палубу подтягивались другие гости уже в купальных костюмах. Матросы-филиппинцы выбросили в воду большие надувные круги и матрасы, привязанные к лодке.
Даниэль вышел последним, быстро всем улыбнулся. Они с Этани спустились в воду и поплыли к самым дальним надувным кругам, расположились на соседних и начали о чем-то тихо говорить.
Две подруги-англичанки с визгом запрыгнули в воду, потом забрались на надувные матрасы почти у лодки и молча загорали. Ахмед и Лейла расположились на задней палубе у входа в море, полулежа в воде.
– Витамин Д – лучшее лекарство от всего! – выкрикнул в сторону гостей доктор. – Я не понимаю, почему все прячутся от солнца. Впрочем, как и от любви, и от других даров небес! – продолжил громко и, оценив внимание к своей небольшой речи, снова вернулся к тихому разговору с Этани.
Лейла засмотрелась на смуглого, ладного Ахмеда, хорошо, что была в солнечных очках и не выдала себя. C крупным медным телом, кудрями, природной вальяжностью и при этом по-детски непосредственной улыбкой, он наверняка считался привлекательным мужчиной. Его богатую на шутки речь иногда сложно было понимать, слова и окончания сливались, как у англичан из высшего общества, говорил он практически как Этани. Лейла хотела что-нибудь разузнать: наедине не так страшно ляпнуть что-то не то, да и расположить к себе собеседника легче.
– Ты отсюда? Расскажи о своей стране.
– Что ж … Хорошая страна. Знаешь, за последние десятилетия все так невообразимо изменилось, я иногда и сам задаюсь вопросом: какая она, моя страна?
– И как, что-нибудь придумал? – Лейла пыталась ободрить его улыбкой, поймала себя на мысли, что флиртует.
– В моем детстве, даже юности, она была еще совсем другой. Это странное чувство, осознание, что того места, которое ты помнишь как дом, по сути, больше нет.