«Человек сказал, что вы хотите смотреть танец “аллилуйя”. Прежде чем я танцевать, сколько доллар вы давать?»
Не успел я ответить, как стоявший рядом с нами Кинг Джордж, яростно размахивая обеими руками, начал что-то гневно кричать на акавайо. Мы никогда не видели, чтобы он так злился.
Старик снял шляпу и нервно вертел ее в руках. Кинг Джордж, продолжая метать громы и молнии, подступал к нему все ближе, и в конце концов незадачливому танцору ничего не оставалось, как ретироваться к своей лодке. Он поспешно забрался в нее и погреб вниз по реке.
Кинг Джордж вернулся к нам, все еще задыхаясь от негодования.
«Ты, — с неподдельным отчаянием вопил он, — слушай, я сказал этому, недостойному, что в нашей деревне мы поем “аллилуйя” только во славу Божью, а если он пришел тут петь за деньги, это не настоящие “аллилуйя” и пусть убирается».
Ближе к вечеру вернулись охотники. Они несли на спине плетеные корзины, доверху наполненные копченой рыбой, ощипанными птицами и медно-коричневыми кусками копченого мяса тапиров. У одного из них на плече красовалось ружье, остальные довольствовались духовыми трубками или луками со стрелами. В полном молчании, не здороваясь ни с Кингом Джорджем, ни с кем другим из жителей деревни, они вошли в главный вигвам, пол которого чисто вымели и сбрызнули водой к их приходу. Охотники сложили добычу на середине вокруг шеста, один за другим, не проронив ни слова, покинули хижину и прошли метров пятьдесят по тропинке, ведущей к реке. Здесь они выстроились в колонну по три, негромко запели и, неторопливо, ритмично двигаясь — два шага вперед, один назад, — процессией пошли к вигваму. Возглавляли процессию и вели мелодию три молодых человека; каждые несколько минут они поворачивались к остальным танцующим. Медленно, то наклоняясь вперед, то притоптывая, чтобы подчеркнуть незамысловатый ритм песнопения, индейцы продвигались по тропе, ведущей к хижине. Когда они вошли, мелодия и ритм тут же сменились, охотники взялись за руки и образовали круг, в центре которого высилась гора рыбы и мяса. В хижину случайно заглянула какая-то женщина и присоединилась к танцующим. Несколько раз в тягучем, монотонном, на три ноты, песнопении я различил слова «Папа» и «аллилуйя». Кинг Джордж, сидя на пятках, задумчиво рисовал что-то палкой на земле. Неожиданно пение оборвалось, индейцы замерли, глядя кто в пол, кто в потолок. Вдруг юноши, которые вели процессию, запели снова, круг перестроился в линию; теперь охотники стояли лицом к центру вигвама, правая рука каждого лежала на плече соседа. Минут через десять они опустились на колени, в унисон произнесли короткую, торжественную молитву, после чего все разом поднялись. Человек с ружьем подошел к Кингу Джорджу, поздоровался с ним за руку и закурил. Служба закончилась, и, при всей ее странности, нам она показалась очень искренней и проникновенной.
Настала наша последняя ночь у индейцев. Уснуть не удавалось. Ближе к полуночи я вылез из гамака и отправился бродить по залитой лунным светом деревне. Вокруг было тихо, только из большой, круглой хижины доносились голоса; сквозь стены пробивался неровный свет. Я на миг задержался у входа и тут же услышал Кинга Джорджа: «Эй, Дэвид, если хочешь входить, просим».
Я, чуть пригнувшись, вошел. Посреди хижины горел большой очаг, яркое пламя освещало закопченные потолочные балки и причудливые резные узоры на десятках гигантских калебасов, что стояли на полу. Несколько человек лежали в гамаках, перекрестно натянутых между балками, другие сидели на низких деревянных скамеечках, похожих на черепах.
Готовясь записывать песнопения «аллилуйя»
Время от времени по хижине грациозно проплывала женщина, вся одежда которой состояла из бисерного передника, и отсветы пламени играли на ее теле. Кинг Джордж полулежал в своем гамаке. В правой руке он держал небольшую двустворчатую раковину, похожую на те, в каких живут мидии. Ее половинки стягивала тонкая струна, продетая в маленькие дырки у закругления. Кинг Джордж задумчиво водил рукой по подбородку, а когда нащупывал щетинку, крепко сжимал ее краями раковины и выдергивал.