Летем, в котором мы приземлились, состоял из нескольких белых бетонных построек, беспорядочно разбросанных по обеим сторонам посадочной полосы. Самый большой дом, единственный, у которого был второй этаж, принадлежал Тедди — плоское прямоугольное строение с верандой и дырами незастекленных окон, гордо именовавшееся Летемским отелем. Справа, в полумиле оттуда, на вершине высокого холма, располагался дом местного мирового судьи, почта, лавка и амбулатория. От гостиницы к ним вела пыльная дорога из красной земли, а дальше она тянулась мимо обветшавших сараев в выжженную землю термитных холмов и чахлых кустарников. Примерно в тридцати километрах оттуда, над равниной, высились остроконечные горы; в жарком мареве их дымчато-голубые силуэты едва проступали на фоне ослепительного неба.
Жители окрестных мест специально съезжались в Летем, чтобы встретить самолет: он привозил долгожданные известия и еженедельную почту. Встреча самолета всегда считалась светским событием. В отеле толпились хозяева ранчо, а также их жены, которые прибывали из отдаленных мест и непременно задерживались на несколько дней, чтобы обменяться последними новостями и сплетнями.
После ужина из столовой вынесли грубо сколоченные столы, расставили по местам длинные деревянные скамейки. Гарольд, сын Тедди, установил кинопроектор и повесил экран. Бар постепенно пустел, гости рассаживались на скамьях. Загорелые, с иссиня-черными волосами ковбои вапишана, известные как вакуэро, заплатив у входа, один за другим чинно входили в комнату. Но вот погас свет, и воздух наполнился густым табачным дымом и гулом ожидания.
Развлечения начались с недатированной, что было заметно, кинохроники. За ней последовал голливудский ковбойский фильм о том, как доблестные белые люди осваивали Дикий Запад и заслуженно уничтожали злобных краснокожих. Иные зрители размышляли бы о бестактности выбора сюжета, но вапишана молча и невозмутимо наблюдали за тем, как убивают их североамериканских сородичей. Следить за сюжетом было немного трудно: из видавшей виды копии за ее долгую жизнь не раз вырезали целые эпизоды, а оставшиеся кадры иногда шли явно не по порядку: например, трагичная и прекрасная американская девушка, зверски убитая индейцами в третьей части, вдруг появлялась в пятой и влюблялась в главного героя. Но вапишана были благодарными зрителями, и эти «мелочи» не мешали им наслаждаться батальными сценами, каждая из которых сопровождалась бурными аплодисментами. Я осторожно спросил Гарольда Мелвилла, может быть, картина выбрана не очень удачно, однако он заверил, что эта публика больше всего любит «ковбойское кино». Спору нет, голливудские романтические комедии показались бы вапишана еще большей глупостью.
После показа мы поднялись в нашу комнату. Здесь стояли две кровати, затянутые москитными сетками. Двоим из нас предстояло спать в гамаках, и мы с Чарльзом категорично заявили, что эта честь выпадет нам. Опробовать гамаки нам не терпелось с того дня, как мы купили их в Джорджтауне. Деловито, с уверенным видом мы подвесили их на вбитые в стену крюки, однако, как выяснилось несколько недель спустя, явно переоценили свои знания и навыки. Гамаки были натянуты слишком высоко, к тому же каждое утро немало времени тратилось, чтобы развязать придуманные нами мудреные узлы. Джек и Тим невозмутимо улеглись в кровати.
На следующее утро мало могло быть сомнения в том, кому из нас лучше спалось. Чарльз и я клялись, что дрыхли как убитые и вообще спать в подвешенном состоянии — любимое наше занятие. Но мы лукавили: никто из нас не владел нехитрым умением укладываться по диагонали в жестком американском гамаке. Почти всю ночь я промучился, пытаясь вытянуться во всю его длину. В результате ноги оказались выше, чем голова, тело скрючилось, и я не мог повернуться, не рискуя сломать позвоночник, а наутро мне казалось, что не разогнусь никогда.