точек. Лазил для этого по горам, взбирался на гольцы,
поднимался на перевалы.
Позднее, при обработке материалов экспедиции, у него
сложилось свое представление о расположении горных цепей Восточной
Азии.
Но все эти открытия и новые теории давались ему нелегко,
рождались в муках сомнений и были результатом упорного труда.
* * *
Наконец путешественники добрались до Тихоно-Задонского
прииска, откуда начинался самый ответственный участок
маршрута.
Пока производились последние сборы и хозяйственные
приготовления на Тихоно-Задонском прииске, Кропоткин имел время
изучить положение рабочих. Он познакомился со многими из них,
беседовал, волновался, думал о том, что можно для них сделать.
И даже создал наивную теорию разрешения рабочего вопроса
посредством организации промысловых рабочих артелей. Эта его
теория была несостоятельной, но сделанное им описание положения
рабочих золотых приисков на Лене сохранило историческую
ценность.
Кропоткин описал свои наблюдения и впечатления о Тихоно-
Задонском прииске в письме к брату Александру. В нем он
обращался и ко всем своим друзьям:
«Тихоно-Задонский прииск, 17 июня 1866 г.
Пишу теперь вам, господа, с приисков, из самого центра
«маслопузского» владычества. Вот где вдоволь можно каждый
день насмотреться на порабощение рабочего капиталом, на
проявление великого закона уменьшения вознаграждения с
увеличением работы!
Управляющий работает часа три в день, ест прекрасную пищу
от хозяев, а рабочий в разрезе1 стоит в дождь, холод и жар с
четырех часов утра до одиннадцати и с часа до восьми — итого, сле-
довательно, 14 часов в день, на самой тяжелой мускульной
работе кайлом, лопатой и ломом, получая гроши. Воскресений нет,
одежда и пр. вычитается из жалованья, а стоимость огромная.
Первый получает в год тысячи, второй — сотню с небольшим. Другие
стоят наготове, чтобы выманить деньги по выходе рабочего с
прииска, спаивают его, у пьяного ночью все вытащат, и т. д., и т. д.
И ругают еще этого рабочего. Нашего брата запряги на 3—4
месяца в такую работу, лиши всего, давай только необходимое
время, чтобы выспаться, не давай ни одного дня отдыха, лиши
возможности напиться, забыться — что бы мы надурили?
А нужно видеть работы. Поляков видел рабочего в шурфе, на
четверть в воде неподвижно стоящего, в то время как другие
отливали воду; не сразу понял, что это человек, — и это хоть летом,
но на высоте 3000 футов, под широтой 59 градусов, в Азии;
следовательно, можешь себе представить, как холодно бывает к вечеру.
Сегодня множество сиплых рабочих после 4-дневных дождей...
И если не выработает урок — сейчас вычет. 3 человека
должны вырубить кайлом и ломом и накласть 62 тележки, а 4-й
увезти их. Якуты, как более слабое племя, не в состоянии этого
сделать...»
Картины порабощения и жестокой эксплоатации рабочих не
переставали с тех пор волновать Кропоткина.
И во втором письме с приисков он снова писал брату:
«Тихоно-Задонский прииск, 27 июня 1866 г
Пишу вам последнее письмо из жилых мест, через 2 дня
отправляемся в экспедицию; наняли вожаков до реки Муи, а там
посмотрим — может быть, пройдем в Читу, может быть, доведется
тащиться в Баргузин. Последнее время я провел большею частью
дома, писал для Сибирского отдела, между прочим опять о следах
ледникового периода, которых я все ищу здесь. Неужели
климатические условия Европы и Америки не распространялись на Азию,
которая в тот период не могла быть под водою, судя по некоторым
данным? Через час пришлось итти с молотком разбивать каменья.
Еще когда ум работает, возникают вопросы — ладно, а простое
описание (при всем сознании пользы такого описания) заставляет
порядком зевать. Впрочем, экспедиция тем отчасти хороша, что не
дает времени задумываться о своем положении. Только что
остановились — снова куча работы: повесь барометр, термометр, а тут
еще и есть хочется, потом надо разбирать собранные породы,
вписать их в каталог, наклеить ярлычки и прочая механическая
работа, а затем дневник надо писать, а тут ко сну клонит, не выспался
в течение 5 часов. И так весь день... на механическую работу
сколько времени уйдет, — необходимо держать все в порядке, а то
через десять дней такая каша будет, что ничего не разберешь.
Поэтому я усердный проповедник порядка в дороге; не то Поляков —
сравнить со мной в беспорядочности нельзя, — у него вечно
«Мамай воевал».
И так иногда несколько дней подряд, не успеваешь опомниться.
Не знаю, полезна ли такая жизнь, но я по нескольку раз в день
иногда повторяю себе: «В Питер непременно, будь что будет».
Весело ли хоть теперь быть нахлебником у этих маслопузов, жить на
их краденом хлебе? Конечно, езди я хоть от Сибирского отдела —
ведь такие же были бы деньги, — все же хоть легче было бы, но
утешаешь себя тем, что без помощи капитала наука не могла бы
двигаться вперед: какая наука могла бы существовать на деньги
исключительно трудовые теперь, при теперешнем распределении
богатств? А без науки и пролетарию никогда не выбиться, но лучше
сознавать себя таким же пролетарием, хотя и с умственным
капиталом, которого он не имеет, лучше искать такой работы, от
которой польза была бы прямее, — искать, потому что кто может
поручиться, что его работа будет именно такою...
...Только та деятельность, которая направлена либо на прямой
подрыв капитала, либо на расширение способов к его подрыву и
увеличению жаждущих этого подрыва, — только эта деятельность
и должна бы, по-моему, быть полезною, следовательно и
нравственною, в настоящее время, когда этот вопрос на очереди».
Это признание было выражением глубокого убеждения
Кропоткина. Оно и определило его дальнейшую жизнь.
* * *
Сборы на Тихоно-Задонском прииске заняли девятнадцать дней.
В эти дни Кропоткин вместе с Поляковым успели съездить за
сорок километров, на Вознесенский прииск и еще на один соседний с
ним, и собрали большой материал для изучения геологии края.
Конечно, при этом Кропоткин не упускал из рук и общее
руководство сборами.
В окрестностях Тихоно-Задонского молодой географ занялся
также изучением разрезов и глубоких выемок прииска. Он
исследовал ледниковые наносы. Повсюду он видел множество валунов и
бесчисленные борозды или шрамы в горных породах, оставленные
древними ледниками. Находил их и в долинах, лежащих тут на
высоте до двух тысяч двухсот футов.
От Кропоткина не отставал и Поляков. Он собрал и описал
таежный птичий мир и составил гербарий.
Кропоткин вместе со своим младшим другом измеряли
температуру воздуха, атмосферное давление, и в результате их месячных
метеорологических наблюдений стало впервые возможным
определить климат этих мест в летнее время.
Доверенный ленского товарищества Мельников и купец Чисто-
хин взяли на себя все хозяйственные заготовки. Экспедиция
снаряжалась не казной, а промышленниками. Они оказались более
щедрыми. Мельников и Чистохин заготовили для Кропоткина все, что
только он требовал.
Снаряжение на этот раз было, по словам Кропоткина,
«роскошным», невпример казенным командировкам и экспедициям. В
приисковых магазинах нашлось все необходимое.
Вот как эту «роскошь» описывает сам Кропоткин: