сам давно отказался.
Еще в Сибири он начал литературную работу, посылал
корреспонденции в газеты, перевел английскую книгу «Философия
геологии» Педжа. Литературная работа давала небольшой заработок,
но на нее тоже требовалось свободное время. Все же Кропоткин
решил отказаться от офицерской службы, выйти в отставку,
вернуться в Петербург и жить исключительно на литературный
заработок. Петербург манил его как научный центр, где были универ-
ситет, библиотеки и Географическое общество, в которое он уже
не раз посылал свои доклады.
Что более всего его смущало и мучило — это недостаток
систематического образования.
В письмах к брату он с тоской говорил, что ничего не знает и
поэтому ничего не сможет сделать в науке. Это, конечно, было
преувеличением.
Кропоткин подал в отставку и весной 1867 года был уже в
Петербурге.
Он решил поступить «на старости лет», как он говорил (ему
шел двадцать шестой год), в университет, для того чтобы получить
систематическое математическое образование. Он чувствовал, что
только оно может дать ему положительные знания для обоснования
волновавших его географических проблем. И Кропоткин стал
студентом математического отделения физико-математического
факультета.
Известный путешественник, человек с большим жизненным
опытом, с бородой во всю грудь и уже начинающий лысеть сел на
студенческую скамью, среди молодых, безусых первокурсников. Но это
нисколько не смущало Кропоткина, да и некогда было думать об
этом.
Кропоткин начал усердно заниматься математикой.
Жил он в это время на свой литературный заработок: писал
статьи в газеты и журналы о своих путешествиях и делал
переводы для научных изданий. Свободное время он отдавал своей
излюбленной науке — географии, осмысливанию собранных в
экспедициях материалов.
Радость научного творчества Кропоткин ощутил впервые, когда
готовил отчет об Олекминско-Витимской экспедиции.
Еще во время путешествий по Восточной Сибири он убедился,
что горные цепи, как они значились тогда на картах, нанесены
совсем неверно.
Во время путешествия в Саянах, по Маньчжурии и особенно во
время Олекминско-Витимской экспедиции Кропоткина поразило это
несоответствие карт тому, что он видел в действительности.
Тогда же у него невольно возникло стремление во что бы то ни
стало разъяснить основные черты в строении рельефа этой
обширной страны.
«Так например, чертежники, — писал Кропоткин, — изобразили
восточную часть Станового хребта в виде громадного червя,
ползущего по карте на восток. Этого хребта в действительности не
существует».
Таких примеров он знал немало.
Кропоткин видел, что истоки рек, текущих с одной стороны в
Ледовитый океан, а с другой — в Тихий океан, зарождаются в
одних и тех же болотах.
«В воображении европейских топографов, — писал
Кропоткин, — самые высокие горные хребты должны находиться на
главных водоразделах, и вследствие этого тут изображали высокие
цели гор, которых нет в действительности. Много таких
-несуществующих хребтов бороздило карту северной Азии...»
Молодой географ видел, что материалы его опровергают все
старые представления о строении Восточной Сибири. И вот тут перед
ним встало серьезное препятствие, о котором он писал:
«Долгое время меня путали в моих изысканиях прежние
карты, а еще больше — обобщения Александра Гумбольдта, который
после продолжительного изучения китайских источников покрыл
Азию сетью хребтов, идущих по меридиану и параллельным
кругам.
Но наконец я убедился, что даже смелые обобщения
Гумбольдта несогласны с действительностью».
Это ставило Кропоткина в особенно трудное положение.
Гумбольдт, известный естествоиспытатель, для самого Кропоткина был
несомненным авторитетом, и отбросить для самого себя обобщения
Гумбольдта было нелегко.
Кропоткин решил подвергнуть сомнению все те предположения,
которые у него у самого возникли во время путешествий, о
строении Восточной Азии и основываться исключительно на точно про
верейном фактическом материале. Он взял большую карту и на
нее нанес хребты и плоскогорья, на которых он побывал сам.
Затем он собрал все отметки высот, сделанные прежними
путешественниками.
На оснований опубликованных определений астрономических
пунктов он вычислил еще сотни высот. Добавил к этому и еще
семьсот своих собственных определений высот.
В результате этой работы Кропоткин имел в своем
распоряжении около трех тысяч точек высот в северной Азии.
«Затем последовали, — писал Кропоткин, ¦¦¦- месяцы упорной
мысли, чтобы разобраться в хаосе отдельных наблюдений».
Молодой ученый около трех лет бился над тем, чтобы понять и
обобщить установленные им факты и создать свое представление о
строении горных хребтов Азии.
И вот наступило блаженное мгновение, о котором Кропоткин
писал: «Наконец все разом внезапно осветилось и стало ясно и
понятно».
ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ КРОПОТКИНА
Еще во время путешествий по Маньчжурии и в особенности
на Патомском нагорье и в Саянах Кропоткин пришел к
заключению, что Сибирь — совсем не обширная равнина, простирающаяся
от Урала до Тихого океана, какой в то время обычно
представляли ее, а громадное плоскогорье, повернутое своим узким концом
к Берингову проливу. Это плоскогорье, по мнению Кропоткина,
состоит из двух ступеней, одна из которых идет от Тибета до
границ Советского Союза, высотой от трех тысяч до трех тысяч
шестисот метров. Другая ступень занимает большую часть Восточной
Сибири и имеет высоту от девятисот шестидесяти до тысячи
пятисот метров.
По краям этого плоскогорья, поднимаются окраинные хребты,
которые очень сильно увеличивают материк в ширину.
Кропоткин считал, что Азиатский материк образовался из
древнего первичного массива, который, в свою очередь,
представлял собой обломок еще более древнего околополярного материка.
Этот древний массив был вытянут по направлению с юго-запада
на северо-восток, и вокруг него в последующие геологические
периоды образовались складчатые горные хребты.
Они являются основными хребтами Азии и все идут с юго-запада
на северо-восток, как и сам материк.
Не только талант исследователя, но и упорный труд и
необыкновенная добросовестность привели Кропоткина к его
замечательным обобщениям.
Кропоткин тогда же высказал мысль, что и остальные
материки земного шара также возникли не сразу.
В последующее время, примерно в течение тридцати лет, эта
теория была разработана европейскими геологами; а австрийский
геолог Эдуард Зюсс применил ее ко воем материкам земного шара
в своем капитальном труде «Лик Земли», где он нарисовал общую
картину развития и строения всех материков Земли близко к
той же схеме, по какой Кропоткин считал построенным материк
Азии.
В своем изложении Зюсс многократно ссылается на
Кропоткина и его исследования.
По схемам Зюсса, вся Восточная Сибирь, от реки Селенги до
Ледовитого океана, представляла в глубокой древности первичный
материк. Он был сложен из кристаллических пород. Зюсс назвал
его Ангарским. Вокруг этого материка в последующие
геологические эпохи, по Зюссу, откладывались пласты осадочных пород и
поднимались высокие окраинные хребты. Направление этих хреб-