мог бы плыть на нем и несколько отдохнуть от усталости. Но уже
через день-два спокойного плавания мысль о голоде в низовьях
Амура начала терзать Кропоткина. Ему казалось, что и
быстроходный пароход шел вверх очень тихо, а Кропоткину надо было с
Амура добраться еще до Читы. Конечная цель его путешествия
была далеко.
И Кропоткин не выдержал: у устья реки Аргуни он сошел с
парохода и поехал верхом по горной тропе в сопровождении казака.
Ему предстояло пересечь одно из самых диких мест Восточной
Сибири. Надо было сделать триста километров по Газимурскому
хребту. Опять он ехал днем и ночью, иногда подремывая в своем
седле, и только около полуночи останавливался где придется в
лесу, чтобы развести костер, немного согреться и просушить иной
раз намокшую одежду. Он подкреплялся одним чаем с сахаром и
сухарями, запас которых всегда был в его переметной сумке за
седлом.
Едва начинался рассвет, Кропоткин и его казак-ординарец были
снова в седле.
До конца навигации оставались считанные дни, по реке уже
двигалась шуга (мелкие льдины). Важно было выиграть хоть день,
хоть два, хоть несколько часов.
Никакие разумно направленные усилия в жизни не пропадают
даром, и случилось так, что, еще не добравшись до Читы,
Кропоткин встретил на Каре забайкальского губернатора. Его
сопровождал приятель Кропоткина полковник Педашенко — умный,
энергичный человек. Он распорядился немедленно отправить в низовья
Амура новый транспорт с продовольствием. Таким образом,
низовые станицы на Амуре были обеспечены продовольствием.
Но и на Каре Кропоткин не отдыхал. Надо было торопиться с
докладом в Иркутск.
Скорость, с которой Кропоткин сделал длинный и трудный
путь до Иркутска в три тысячи километров, всех поразила.
Оказалось, что он первый привез весть о катастрофе.
Приехав в Иркутск, он отсыпался почти целую неделю, так что
по молодости лет ему даже стыдно было в этом признаться.
Кропоткину хотелось приняться снова за прерванные научные работы
и готовиться к новой экспедиции. Но дело со сплавом оказалось
незаконченным.
КУРЬЕРОМ В ПЕТЕРБУРГ
Когда через неделю Кропоткин явился к генерал-губернатору,
Корсаков спросил его:
— Вы хорошо отдохнули? Можете ли вы выехать завтра
курьером в Петербург, чтобы лично доложить о гибели барж с
провиантом?
В наше время трудно себе представить, что тогда значило
«скакать» курьером в Петербург. В осеннее бездорожье нужно было
сделать дней за двадцать около четырех тысяч восьмисот
километров на лошадях до Нижнего Новгорода (ныне Горького), а уж
оттуда ехать до Петербурга по железной дороге.
Надо было мчаться день и ночь на перекладных в кибитке или
в коробке по мерзлым выбоинам.
Кропоткин в следующую же ночь тронулся в путь, не совсем
понимая, зачем его так спешно послали.
В Барабинской степи и на Урале путешествие превратилось в
настоящую пытку. Бывали дни, когда колеса кибитки ломались на
каждом перегоне между станциями. Реки только что начали
замерзать. Переправа через Обь и Иртыш была небезопасна: густо шел
лед. Казалось, что вот-вот он затрет лодку, в которой
переправлялся Кропоткин.
Но вот он добрался до реки Томи, которая только накануне
стала. Ямщики отказались наотрез переправить Кропоткина на
западный берег, и ему пришлось настойчиво убеждать их в
необходимости немедленно двинуться. После долгих переговоров ямщики
стали требовать от Кропоткина расписку.
— Какую вам расписку? — удивился Кропоткин.
— А вот напишите нам бумагу: «Я, мол, нижеподписавшийся,
сам свидетельствую, что утонул по воле божьей, а не по вине
крестьянства».
Кропоткин поговорил с ямщиками и обещал такую расписку
вручить им на другом берегу. Ямщики рассмеялись, повеселели и
согласились его переправить. Дело было очень опасное. Шли по льду
гуськом: впереди — молодой парень, пробуя пешней прочность
льда; его держал на длинных вожжах в некотором отдалении
Кропоткин с сумкой и бумагами через плечо; а его, в свою очередь,
тоже на длинных вожжах и тоже в отдалении, держали ямщики.
Кропоткин применил тут прием альпинистов при переправе через
ледники с трещинами, которые часто бывают засыпаны снегом и
не видны.
Путешествие «курьером» продолжалось двадцать четыре дня.
Почти все это время Кропоткин провел в повозке, не выходя из
нее и ночью. Рано утром он прибыл в Петербург и в тот же день
выполнил поручение и сдал бумаги.
Только в Петербурге он понял, почему именно его послали
курьером с докладом о крушении барж. Зная сибирские нравы,
высшие сановники, ведавшие в столице сибирскими делами, могли
не поверить в гибель барж, решили бы, что провиант распродан и
похищен, и завели бы долгое и тяжелое по своим последствиям
дело. Необходимо было, чтобы сам Кропоткин, как очевидец,
свидетельствовал об этом печальном событии.
По приезде в Петербург, сдав дела, Кропоткин отправился в тот
же день на бал к родственникам, где танцевал до самого утра.
Путешествия по Сибири закалили и изменили Кропоткина. Он
уже не был тем полуизнеженным аристократом, камер-пажом
российского самодержца, каким был совсем недавно. В Сибири
жизненный опыт Кропоткина неизмеримо обогатился. Ему пришлось
столкнуться и познакомиться с самыми различными людьми: с
генералами, сановниками, офицерами, казаками, переселенцами,
бродягами, бывшими преступниками. Он видел поселенцев в их
повседневной борьбе за существование среди девственной природы на
Амуре.
Тысячи километров пути, которые он проделал на перекладных,
на пароходах, в лодках и верхом, были суровой школой и хорошей
тренировкой. Он приобрел выносливость, которой все изумлялись.
Путешествия показали ему, как мало нужно человеку, когда он
выходит из условного круга привычек.
Петербург в этот приезд совсем не понравился Кропоткину.
Несмотря на все развлечения, он даже не допускал мысли о том,
чтобы остаться в столице.
Свидания со старыми товарищами и друзьями были приятны,
но интересы, которыми они жили, показались ему совсем пустыми.
Его манили назад в Сибирь всё те же юношеские мечты о
путешествии в неведомые страны. Он успел уже много пережить,
повидать и обдумать. Кропоткина манили к себе неисследованные
обширные края, где он будет вести научные наблюдения. У него
скопился ценный материал для опубликования в печати. И он уже
не сомневался, что ему удастся обогатить науку.
Вернувшись в Иркутск, Кропоткин собирался составить карту
Амура по всему пройденному пути, дать новое географическое
описание этой великой азиатской реки. Его рассказы в Петербурге
друзьям и знакомым об Амуре и Восточной Сибири производили
большое впечатление и передавались из уст в уста.
СНОВА В СИБИРИ
Недолго пробыв в Петербурге, Кропоткин вернулся в Иркутск.
Опять ему пришлось от Нижнего Новгорода ехать на лошадях.
Это зимнее путешествие протяжением около пяти тысяч километров
показалось ему совсем легким и приятным по сравнению с
предыдущим, осенним.
Мороз стоял не особенно сильный, дорога была отличная.
Кошевка легко неслась по накатанной дороге. Пассажир лежал в
кошевке, закутанный в двойную меховую полость, и на плечи ещё
накидывали доху. От холода не приходилось страдать даже при
сорока или пятидесяти градусах мороза. На всех станциях