— И подолгу так «разговариваете»? — спросил Петр
Алексеевич.
— Как случится. Пока мужики не разгонят или пока самим не
надоест.
О «сибирском разговоре» без единого слова Петр Алексеевич
рассказал в письме к брату. Потом ему не раз приходилось этот
«разговор» наблюдать даже среди городских сибирских дам —
в Чите и в Иркутске.
Пять этих кедров-красавцев на пустынных берегах Иртыша
Кропоткин зарисовал к.себе в альбом.
Тогда же ему страстно захотелось посмотреть на нетронутый
кедровник.
Он стал расспрашивать, как туда можно пробраться.
— Ну что же, если охота, сворачивай с пути, — посоветовала
хозяйка, — бросай лошадей, садись в каюк и плыви вниз по
Иртышу. Тут уж не так далеко, всего верст пятьсот до кедровника
будет. Если не спешишь, оставь тут у нас вещи, повозку, а сам
плыви.
Кропоткин так и сделал.
За селом Самаровским, при слиянии Иртыша с Обью, начинался
первобытный кедровник.
Больше чем на сотню квадратных километров простирался этот
замечательный кедровый лес. Стволы во много обхватов, как
колонны дворца, шли вглубь, в необозримое пространство. Под ними
даже в полдень, при солнце, стоял легкий, прозрачный сумрак.
Тишину нарушали только белки, щелкавшие кедровые орехи.
Певчих птиц в кедровнике совсем не было, его населяли тетерева и
глухари.
Под ногами неперегнившим слоем лежала сухая, опавшая хвоя,
как толстый мягкий ковер, в который нога уходила по
щиколотку.
В таком кедровнике вас охватывало ощущение всемогущей
силы природы.
Казалось, вечно стояли здесь кедры и будут так и стоять.
Ничто не сможет нарушить их могущества и величия. Даже самые
сильные бури не проникали в чащу этого старого кедрового леса,
и только по самым верхушкам гигантских деревьев мог играть
ветер.
Спокойствие кедровника нарушали только грозы с ливнями
Гроза проносилась, и в зеленом сумраке кедровника вновь
наступала торжественная тишина.
Все могущество, незабываемую красоту и очарование лесов
Сибири Петр Алексеевич Кропоткин впервые ощутил в этом
первобытном кедровнике.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО МАНЬЧЖУРИИ
Говорят, на ловца и зверь бежит. Для того, кто упорно ищет
случая, он почти всегда оказывается налицо. И Кропоткину такой
случай представился.
Забайкальские казаки из станицы Цурухайтуй, которая
находится в юго-восточной части Забайкалья, не раз обращались к
генерал-губернатору с просьбой установить прямое сообщение с
Благовещенском и со всей средней частью Амура через
Маньчжурию.
Генерал Корсаков, как администратор края, и сам понимал,
какое большое хозяйственное значение могло иметь не только для
них, но и для всего населения на Амуре установление здесь
быстрого и удобного сообщения.
Казаки были особенно заинтересованы в этом, потому что в
Благовещенске, они знали, был спрос на скот, а у них имелись
большие стада рогатого скота и косяки лошадей.
Монгольские купцы обычно покупали у станичников в Цурухай-
туе скот за бесценок и перегоняли его на средний Амур через
горный хребет Большой Хинган. Торговля была широкой и
прибыльной для монголов. От купцов казаки знали, что, двигаясь прямо
на восток от Цурухайтуя, можно было вскоре выйти на старую
китайскую дорогу, которая пересекает Большой Хинган. Эта дорога
приведет в город Мэргень в Маньчжурии, который стоит на реке
Нонни, притоке реки Сунгари. А уж от Мэргеня до Амура шел
хороший, удобный колесный тракт.
Зимой казаки-забайкальцы снова возобновили свои ходатайства
перед генерал-губернатором, но Корсаков колебался принять
решение. Предприятие было опасное: незадолго перед этим русский
топограф Ваганов, направленный в эти места топографическим
отделом штаба Корсакова, был убит. Но Кропоткина неудачи
предшественников не испугали.
Собираясь в это путешествие, он знал, что будет пионером
великого дела, понимал его громадное политическое и экономическое
значение для русского народа. Он чувствовал, что идет
прокладывать трассу для будущей великой магистрали между
Атлантическим и Тихим океанами, хотя тогда, восемьдесят лет назад, о
железной дороге в этих местах еще никто не думал.
Помимо всех трудностей путешествия по неизвестным местам,
экспедиция была рискованная и по политическим причинам.
В Айгуньском договоре 1858 года России с китайскими
богдыханами значилось, что русские могут торговать с Китайской
империей и с Монголией, а Маньчжурия в этом договоре совсем не была
упомянута.
Как это случилось, было неизвестно. На этом основании
китайские власти утверждали, что у русских нет права торговли в
Маньчжурии.
Забайкальских купцов китайские власти пропускали за взятки,
но для официальных лиц, для русских чиновников, въезд в
Маньчжурию был закрыт. Тем рискованнее было проникнуть туда
офицеру казачьих войск, да еще из штаба генерал-губернатора.
И все же, несмотря на сильные колебания Корсакова,
Кропоткин вызвался совершить экспедицию из Цурухайтуя прямым
направлением на Благовещенск, с тем чтобы освоить путь и
исследовать на этом пути Маньчжурию.
Ни один европеец еще не посещал этих мест. Лишь два иезуита
при императоре Кан-Си в конце XVIII века проникли сюда с юга
и прошли до Мэргеня. Они определили тогда его положение. Весь
же громадный край к северу, шириной в семьсот пятьдесят и
длиной в девятьсот километров, был совершенно неизвестен.
Кропоткин предложил Корсакову простой, хотя и очень риско-
ванный план: он проберется в Маньчжурию вместе с
забайкальскими казаками-торговцами под видом иркутского купца.
Кропоткин был человеком самых разносторонних талантов.
Были у него и большие артистические способности. Еще в раннем
детстве, побывав однажды в балете, он вместе с братом
Александром с увлечением исполнял роль в фантастическом представлении
на домашнем детском празднике. Любовь к театру не оставляла его
и позже. В первую же зиму в Чите и в Иркутске он организовал
любительские драматические кружки и выступал на сцене. Ставил
пьесы Островского, и в них он с большим успехом играл роли
купцов-самодуров. Он так удачно перевоплощался в своих героев, что
одно время собирался даже целиком отдаться театральному
искусству.
И вот судьба предоставила ему случай сыграть роль не на
сцене, а в жизни, роль купца из забайкальских казаков —- торговца
скотом и всякой галантереей. Играть ее надо было не в течение
одного вечера, а целый месяц, в условиях не только трудных, но и
опасных. Но чем труднее было дело, тем оно казалось заманчивее
молодому Кропоткину.
Начал он с того, что приобрел костюм забайкальского купца и
стал носить его. Он выработал соответствующие манеры,
прислушивался к купеческому говору и перенял его. Надо было, чтобы не
только китайские власти, но и забайкальские казаки —
торговцы-гуртовщики, с которыми он должен был ехать — не могли
заподозрить его в переодевании. Дело было серьезное: раскрытие
офицерского звания на маньчжурской территории грозило
смертью.
Войдя в свою роль, Кропоткин накупил в Иркутске и взял на
комиссию различные товары. Затем он получил паспорт, в котором
значилось: «Иркутскому 2-й гильдии купцу Петру Алексееву с