Пан Броучек пропускал мимо ушей эту речь, занятый своими собственными заботами. Несносная сулица была нестерпимо тяжела, узкие штанины впивались в тело, сапоги жали, а полуденное солнце нещадно жгло, так что пот с него катил градом, а язык распух от жажды.
Он почти ничего не замечал вокруг, пока они не вышли к каким-то воротам, перед которыми по левой стороне раскинулось высокое прекрасное здание. На его вопрос Домшик объяснил, что здесь кончается Целетная улица и что этот дом - второй королевский двор, называемый "У святого Бенедикта", а ворота ведут в Новый город, ко рвам.
- От ЦелетноЙ улицы ко рвам? - воскликнул пан Вроучек. - Но тогда это должны быть Пороховые ворота!
- О Пороховых воротах я впервые слышу, - ответствовал Домшик. - Эти ворота мы называем "У свячбго Амброжа", или Рассветные, потому что они обращены на восток.
Так пан Броучек узнал, что Пороховая башня тогда еще не была построена, и живо прошел в ворота,-ему было любопытно узнать, как выглядела в гуситские времена элегантнейшая улица Праги, гордые Пршикопы [ Пр ш и к о п ы - буквально: рвы.].
Он не рассчитывал на особое великолепие, но даже самые скромные его ожидания были обмануты. За воротами оказался мост, ведущий через широкий ров, и картина за ним была столь непохожа на современный облик этой части города, что пан Броучек застыл в полном изумлении.
В тех местах, где сейчас от Пороховой башни начинаются фешенебельные Пршикопы, не было вообще никакой улицы! По правой стороне подымалась мощная зубчатая стена, отгораживавшая, как огромная крецость, Старый город от Нового к тянувшаяся, изгибййсь,- как пояснил Домшик,- вокруг всего Старого города до самой набережной. Перед этой стеной проходил глубокий ров, прерывавшийся единственно у нынешней улицы Гавиржской, где в городское стезе была проделаны ворота и ров перед ними засыпан; из теперешней улицы "На Мосточке" выход тогда был черeз ворота по мостику через ров; на мосту стояли друг против дружки два домика, закрывая вид на теперешнюю улицу Овоцную и дальше.
Единственно на другой стороне стоял против стен Старого города длинный ряд домов, весьма импозантных, но своей средневековой разномастностью совершенно непохожих на трезвые строения новомодных Прпшкоцов. Перед домами во всю длину нынешнего пражского проспекта текли мутные воды.
"Боже ты мой! - подумал про себя пан домовладелец.- Кто бы мог в этой, дикости заподозрить будущие Пршикопы!" ... Мысль его метнулась назад - или, собственно, вперед- в девятнадцатое столетие, и перед ним возник сияющий проспект, оживленные толпы элегантных господ и дам - ослепительных, кокетливых, выставляющих себя напоказ и подвергающих друг друга перекрестному огню критики, жонглирующих пенсне и тросточкайи, шуршащих дорогими тканями, щебечущих на сладчайшем немецком языке... Он с глубоким вздохом возвратился в гуситскую эру. Хмурые крепостные стены высятся там, где за ярко освещенными окнами шикарного кафе посиживали, то есть, вернее, будут посиживать, длинноносые спекулянты, и пестрая смесь причудливых древнечешских домов толпится напротив, там, где гордо вознесется отель "У черного коня" и здание немецкого казино.
Примерно в ту сторону указал Домшик со словами!
"Глянь-ка, вон тот дом принадлежал Жижке, когда он служил королю Вацлаву".
Он повел гостя дальше, на Поржичи. По дороге он показал ему с правой стороны Горские ворота с двумя башнями наверху, которые стояли в конце нынешней Гибернской улицы, и большой монастырь св. Амброжа, стоявший на месте нынешней главной таможни, слева же, в западной части нынешней Жозефовской площади и Элишкиной улицы, - стены и рвы Старого города, которые и с этой стороны доходили до реки.
В крепостной стене на небольшом расстоянии друг от друга были сделаны четыре прохода: малые ворота из королевского двора и большие ворота в конце улицы св. Венедикта (ныне Краледворская) и Долгой улицы, а кроме того также еще ворота у Влтавы. Домшик подчеркнул, что сейчас стены и ворота Старого города против Нового утратили свое значение: оба города выступают заодно, и потому из всех ворот охраняются, да и то только в ночное время, лишь двое крайних, у Влтавы.
Броучек подумал, что во время своих ночных блужданий он приблизился как раз к одним из этих двух ворот - а именно к воротам на конце Долгой улицы.
Они свернули на улицу, ведущую к Поржичским воротам. Мученик сулицы шагал, опять погруженный в мрачные мысли. Он изнемогал под бременем невзгод, которые мы выше уже перечислили, и прикидывал, не пора ли уже как-нибудь исхитриться, чтобы ускользнуть от своего неудобного хозяина, и одному попытаться найти свое счастье в Праге либо выбраться из нее через какие-нибудь ворота - что в средневековом платье было вполне возможно.
Но вдруг его размышления были прерваны вмешательством проклятой сулицы, которая наверху за чтото зацепилась. Взглянув туда, он обнаружил, что крючки сулицы попали в какие-то железные завитки, свисавшие с железной жерди над входом в один из домов.
- Опять чушь какая-то! - рассердился Броучек.
- Ты же видишь, это знак корчмы,- объяснил Янек от Колокола, помогая ему выпростать сулицу из завитков железной жердины, на конце которой пан Броучек лишь сейчас разглядел раскачивающийся хвойный венок, украшенный пестрыми ленточками.
Лицо Броучека чудным образом просияло.
- И вправду, корчма! - воскликнул он.- И сама меня остановила, словно чувствуя, что я умираю от жажды. Это перст судьбы - надо зайти.
- Будь по-твоему; если ты жаждешь, зайдем, выпьем чарку,- согласился Домшик, за что я ему искренне признателен, ибо полагаю, что мой читатель уже сыт по горло сухомяткой моих постных описаний старинных пражских улиц.
IX
Через сводчатую дверцу вошли они в дом; наш коnx с осторожностью пронес свое оружие по узкому коридорчику и в двери налево, распахнутые настежь по случаю летнего времени; они вступили в прохладный погребок со стрельчатым потолком, изящные нервюры которого заканчивались внизу тесанными из камня гротескными головками.
Пан Броучек не был поражен простотою трактирчика. К кирпичным полам он уже привык и не удивлялся, что всю меблировку составляли два похожих на козлы простых деревянных стола, некрашеных и ничем не покрытых, по бокам единственного окна, выходящего на улицу, да четыре длинные, очень грубо сработанные лавки, из коих две, за столами, были прибиты к стене, а две другие, с длинной спинкой, спереди к столам приставлены. Упомянутое окно помещалось в глубокой нише толстой стены, как в туннеле, и было так мало, что сквозь него проникал и падал на столы лишь слабый свет, в то время как остальная часть комнаты была погружена в таинственный полумрак, - и это было летом; каково же бывает зимой, если оконную раму, сейчас пустую, затягивают от морозной сырости каким-нибудь пузырем!