Пред городом Миср (miser, Misir), называемом христианами Каиро (Kair) есть сад, где растет бальзам, который, кроме того, встречается в одной только Иудее[140]. Король-султан получает большой доход от продажи бальзама, часто подделываемого язычниками, хотя, правда, и купцы и аптекари, ради большей прибыли, смешивают его с разными ингредиенциями. Но настоящий бальзам чист и ясен, приятен для вкуса и желтого цвета. Если он красен и густ, то онъ подделан. Для различия настоящего бальзама от подделанного, нужно только каплю класть на руку и подвергать ее солнцу: настоящий бальзам до такой степени разгорится, что не выдержишь, из опасения, чтобы не сгорела рука. Можно также класть каплю бальзама на ножик и подвергать его солнцу: если бальзам хорош, то загорится. Можно, наконец, взять ссребрянную чашу или такой же бокал с козьим молоком, а потом, хорошо смешавши это молоко, налить туда каплю бальзама. Если он хорош, то молоко тотчас скиснется.
XLI. Об источнике четырех рек рая.
Среди рая есть источник, дающий начаю четырем рекам, которые орошают различные страны. Первая из этих рек называется Фисон течет поперег Индии и содержит в себе много драгоценных камней и золота. Вторая — Нил (nilus), протекающий чрез землю Мавров и чрез Египет. Третья река, именуемая Тигр, орошает Азию и Великую Армению. Четвертая, Евфрат, течет чрез Персию и Малую Армению. Из числа этих четырех рек я видел три: Нил, Тигр и Евфрат[141], я провел много лет в орошаемых ими странах. Много я мог бы сообщить подробностей о том, что я видел и испыталл в этих странах.
XLII. Каким образом добывается перец в Индии.
Хотя я сам не был в Великой Индии, родине перца, но где и как он растет, узнал от языческих путешественников, которые бывали в тех местах. Так, я узнал от них, что перец растет возле города Мелибора (lambe, Lambo), в лесу, именуемом Малабар (lambor)[142]. В лесу, имеющем протяжение в четырнадцать дней перехода, есть два города и много деревень, населенных христианами. В этой стране, весьма жаркой, перец, похожий, пока еще не созрел, на дико-растущие сливы, растет на кустарниках, похожих на дикий виноград. Так как эти кустарники обременены плодами, то снабжают их тычинами, и режут их, точно также, как у нас виноград, когда зеленеют, потому что это знак, что они доспевают; затем уже сушат их, выставляя на солнце. Есть три рода перца: во-первых, длинный и черный, который растет с листьями; белый же перец, самый лучший, поспевает позже и не в таком изобилии, как прочие роды, так что его и не вывозят из края. Так как в этой области, по причине жаркого ее климата, водятся змеи в большом количсстве, то некоторые полагают, что, во время сбора перца, рааводят огни в лесу, дабы предварительно прогнать змей, и что перец от этого дыма делается черным. Но это не верно; ибо кустарники засыхали бы и не приносили бы более плодов, если бы их подвергали влиянию огня. Дело в том, что доди, занимающиеся сбором перца, моют себе руки соком какого-то яблока (livoneppelen?) или другого растения, которое своим запахом прогоняет змей. В этой же стране собирают хороший имбирь и разные другие пряности и ароматы.
XLIII. Об Александрии.
Красивый город Александрия простирается в длину на семь миль, при трех милях ширины. Лежа при устье Нила, город этот не имеет другой воды, кроме речной, которую проводят в город посредством цистерн. Его посещают многие заморские купцы, в особенности итальянские из Генун или Венеции[143]. Те и другие имеют в Александрии особые склады для товаров к которым должны возвращаться по вечсрам, так как им строго запрещено оставаться вне своих факторий. Тут их запирает язычник и берет с собою ключи до утра, когда опять является, чтобы отворить ворота. Это делается из предосторожности, дабы Итальянцы не могли овладеть городом, как это когда-то сделал король кипрский[144]. Возле александрийских ворот стоит красивая высокая башня, на которой, не так давно еще, было зеркало, при помощи которого можно было видеть в Александрии корабли, идущие из Кипра и все, что делалось на этих кораблях. Посему-то планы королей кипрских против Александрии никогда не осуществлялись, пока к одному из них не пришел священник, который спросил его, какую он назначил бы ему награду, если бы он разломал то зеркало. Король отвечал, что в таком случае он даст ему на выбор одно из епископств своего края. Священник отпривился тогда в Рим и объявил папе, что он взялся бы разломать зеркало, если бы он позволил еиу отступить от христианской веры. Папа позволил ему это, но с условием, чтобы отступничество было только для виду, а не искреннее, так как подобный поступок его мог принести пользу христианам, которым зеркало это причинило много вреда на море. Священник, отправившись из Рима в Александрию, принял учение язычников, познакомился с их писанием, получил сан священника и начал проповедыватъ против христианства, чем приобрел тем более значения, что сам перед тем был христианским священником. Поэтому они решились передать ему в пожизненное пользование храм в городе по собственному его выбору. Так как на башне[145] с зеркалом был и храм, то он выбрал его ддя себя. Желание его исполнилось и вместе с тем ему переданы были ключи зеркала. Проведши девять лет в новой должности своей, он велеел предложить королю кипрскому, чтобы он отрядил известное число галер, обещая разломать находящееся в его распоряжении зеркало, в надежде потом спасти себя на одной из галер. Когда затем в одно утро приблизились многие галеры, он ударил молотком в зеркало, которое разломалось. При шуме, произведенном этим, горожане со страхом прибежали к башне и окружили ее, дабы он не мог уйти. Но он бросился тогда чрез окно башни в море и погиб. Вслед затем король кипрский явился в гавани с большим войском и овладел Александрией, где однако ж удержался не более трех дней: ибо, когда узнал о приближении короля-султана, он принужден был возвратиться, предавши однако город пламени и взяв с собою много плеиных обоего пола и большую добычу.
140
Многие путешественники, посетившие Египет прежде, во время и после крестовых походов, говорят о бальзаме, который добывался там в саду Матарея, или Натарея, близ Каиро. Сильвестр-де-Саси прибавил к своему переводу "Описание Египта" Абд-Аллатифа разные заметки о произраставшем в Египте бальзаме, извлеченные из сочинений других европейских и восточных писателей. Он мог бы еще присовокупить к ним подробности, в которые по сему предмету входят Арнольд Любекский (1. с. 286), Флорентинский путешественник Фрескобальди и де Ланнуа (изд. Mons, 46 и 53). Последний говорит, между прочим, что, в бытность его в Каире, патриарх Индии подарил ему "une fiole de fin balme de la vigne, ou il croist dont il est en partie seignour". Рыцарю также известно предание, упомянутое уже Брокардом (T. S. descriptio, ed. Grinaeus, 1532. р. 311), что "les vignes de balsme qui soulaient etre en la rue Engady" (на западном берегу Мертвого моря; Ritter, Palaestina, I, 650) были переведены оттуда египетскою царицею Клеопатрою "en Babylone", т. е. в Каиро.
Легко может статься, что Шильтбергер, который был в Египте и Сирии около того же времени, когда страны эти были посещены рыцарем де Ланнуа, знал также это предание. Еще более мне кажется вероятным, что и ему, подобно тому, как епископу любекскому, передавали легенду, по которой бальзамовые деревья с тех пор только вачали произрастать в саду Матарийском, когда пресв. Богородица, во время своего бегства от преследования Ирода, полоскала пеленки младенца Иисуса в ручье, орошавшем эту местность, которую можно назвать с Норовым (Путеш. по Египту и Нубии, 1, 232) мирным оазисом, осененным веселою рощею. Уже Макризи (Silv. de Sacy, 1. с.) применяет в Матарее тот же самый рассказ, прибавляя, что "с тех пор бальзамовое дерево вывелось из области Иорданской, где оно дотоле исключительно встречалось". Таково было, действительно, обыкновенное мнение в древности, как мы это узнаем от Страбона (XVI, 2, 41) и Плиния (H. N. XII, 54), по которому это растение разводилось в царском саду иерихонском. Менее достоверно, что это растение совершенно вывелось в Иудее после времен Клеопатры и Августа. По крайней мере св. Виллибальд (Hodoepor. S. Will. ap. Can. II, 1. р. 113 прив. С. де Саси, 91), посетивший святые места около 765 года, мог еще покупать в Иерусалиме бальзам, тогда как, по Буркгарту (Raisen, стр. 564), ныне еще в окрестностях Тибериады выжимают бальзамовое масло из растения, похожего на огурец и собираемого с такого же дерева, которое доставляет бальзам меккский. Достоверно только то, что ныне еще приготовляют в Палестине бальзам из другого растения (myrobalsamum), который продается суеверным поклонникам вместо настоящего (opobalsamum), хотя он не отличается качествами сего последнего. Мы узнаем от Шильтбергера, что тогдашние торговцы и аптекари похожи были на нынешних, и что он был осторожнее, чем бывают ныне еще многие из покупающих палестинский бальзам.
Но какого бы не был рода бальзам, там росший в его время, — настоящий или фальшивый, — в обоих случаях объяснилась бы ассоциация идей, побудившая Шильтбергера внезапно поговорить о Каире в статье, посвященной описанию Иудеи, которою я в своем переводе заменил слово "jndia" или "Judien", названную, в обоих изданиях родиною бальзама; тогда как, по моему мнению, оно только попало в рукописи по небрежности писцов.
Сказавши в этой главе, что султан получал большой доход от продажи бальэама, Шильтбергер извещает нас, в другой главе (LXV), что он был покупаем в большом количестве патриархом армянским. Г. архимандрит Айвазовский, напротив того, убежден в том (судя по одной из заметок, которые он имел благосклонность мне послать), что патриарх ннкогда не получил нн одной капли бальзама от султана. Между тем заметка Шильтбергера подтверждается свидетельством других писателей. Так, напр., Makrizi в своем "Описании Египта" (S. de Sacy, Abd-Allatif, 88) выражается следующим образом о бальзаме, если только французский переводчик не ошибся в передаче нам его слов: "On trouve en Egipte l’huile de baume qui est d’une grande utilite: tous les rois de la terre en font venir d’Egipte et ont un grand soin de s’en procurer. Les souverains chretiens la recherchent a l’envi les uns des autres et tous les chretiens en general l’ont en grande estime; ils ne croient point qu’on soit devenu un parfait chretien, ei l’on ne met un peu ’huile de baume dans l’eau baptismale quand on l’y plonge".
Почему же глава армянской церкви не мог получать бальзам подобным средством, которое все тогдашние христианские владыки не считали неприличным употреблять.
141
Хорошо знакомый с священным писанием, Шильтбергер не мог не знать, что Евфрат и Тигр принадлежали к числу четырех рек, истекавших, по Моисею, из рая. Но вместо двух других: Геона и Фисона, мы встречаем у него Нил и Ризон (Rison). Выше уже было замечено (гл. XXXVI пр. 8), что в период крестовых походов часто смешивали Нил с Евфратом, по причине названия части города Каиро. Впоследствии, когда замечали, что между ними не было ничего общего, стали заменять Евфрат Индом, частью, быть может, и по той причине, что приняли страну Куш (Эфиопию) за землю Косееев в Персии, заселенную, по древним классикам, Эфиоплинами, подобно тому, нак родину сих последних еще прежде отыскивали в Κυσσια χιυρα древних, называемой Евреями Эрц-Куш и лежащей к востоку от Вавилона (Furst, 1. с I, р. 102). Так, напр., Иоанн Мариньола, из Флоренции (Reise in das Morgenland, изд. Meinert Prag, 1820, р. 18), посетивший Китай и Индию незадолго после Марко Поло, узнавал Геон Библии в Инде и Ниле, или Сихоре Моисея. Де Ланнуа даже (р. 88) не решается оспаривать мнение о тождестве этих двух рек, но довольствуется замечанием, что вторая из них "vient devers les parties d’Inde et du Paradis terrestre
В свою очередь, Шильтбергер, в том предположении, что Нил был продолжением Инда, именем первого хотел обозначить обе реки, соответствующие, по его же взгляду, Геону или Сихону, быть может по причине сходства сего последнего имени с еврейским названием Нила.
После этого не подлежит уже сомнению, что под Ризоном Шильтбергера нельзя не разуметь Фисон Библии, и, действительно, так в издании Пенцеля назван Ризон Гейдельбергской рукописи. Понятно поэтому, почему попадались в Ризоне золото и драгоценные камни, подобно тому, как этими предметами отличалась область Евилах, орошаемая Фисоном. Но так как Шильтбергер прибавляет, что Ризон или Фисон протекал чрез Индию, хотя и признает тождество Нила с Индом, то очевидно, что четвертая из упомянутых им рек была Гангес, коего тождество с Пизоном или Фисоном было уже признано Моисеем Хоренским. так как, по его словам, река сия составляла границу между обоими полуостровами Индии, тогда как, по его соотечественнику Гайтону (Pauthier, I. с.) Фисон совпадал с Оксом, разделяя Персию на две части, из коих одна заключала в еебе города Самарканд и Бухару, а другая, южная — города Нишапур, Испаган и пр. Не довольствуясь соглашением противоположных мнений своих предшественников, заставляя Окс вместе с Гангом совпадать с Фисоном, Иоанн Мариньола прибавляет к ним еще Гоанго и даже Волгу (cf. Raumer, Palaestina, Beilage VII, der Pison): ибо, по его мнению, Фисон, оросивши область Евилах в Индии, не только переходит в Китай под именем Карамора (Кара-муран, черная река — монгольское название Желтой реки), но затем еще, теряясь в песках за Каффою, снова появляется и образует море "Vatuch", т. е. Баку (Каспийское) за "Chana", т. е. ва Таною. Нельзя не согласиться, что Шильтбергер, сознаваясь, что никогда не видал Фисона, ближе был к истине, чем епископ Бисиньянский, который узрел его в слишком большом числе рек разом.
142
Лесистая область lambe или Lambor должна быть Мелибар или Малабар, на берегу того же имени: ибо тут добывается перец, подобно тому, как это уже делалось до времен Шильтбергера, по свидетельству Касвини (ум. 1283), Абуль-Феды и Ибн-Батуты (Pauthier, 1. с. 650), равно как и Мариньолы (I. с. 67), который, посетивши лично эту область около 1348 года, описывает сбор перца почти таким же образом, как это затем делает Шильтбергер, и, подобно сему последнему, высказывается против мнения, что черный цвет перца был следствием дыма, которым прогоняли змей из садов. От него мы также узнаем, что, во врема пребывания его в приведенной области, там было много христиан из секты св. Фомы и даже латинская церковь св. Георгия в городе "Columbus" без сомнения тождественном с городом Коллам Арабов (Peschel Gesch. d. Erdkunde, 162 пр. 3), названном Китайцами Киудам, туземцами Кулем и в котором нельзя не уанать Coilum, как его называет Марко-Поло (Pauthier, II, 642), равно как и Oulam Веньямина из Туделы, Kaalan Армянина Гайтона и Palombo, Polumbran Мандевиля, или правильнее Одорино Порденоне (ок. 1320). Вероятно, город этот совпадал с городом Коланум Португальцев, которые овладели им в 1503 году. Он лежал на Малабарском берегу, в 24 милях от Кохина, считался одним из древнейших и богатейших городов Индии и был населен многими семействами древних христиан (Maffei, Hist. Ind. I, р.52 и XII р. 269, прив. у Мейнерта, 1. с. 60). Если я не ошибаюсь, то он один из двух городов, упомянутых Шильтбергером; другой был, вероятно, Каликут, куда пристал Васко де Гама в 1496 г. и где еще около 1470 г. гостил наш Тверич, который упоминает и о перце, в числе прекрасных товаров его базара, и восхищается умеренною их ценою: да все в неи дешево! К крайнему моему сожалению, мне только во время набора этого места доставлена была статья, хотя небольшая, но весьма поучительная, г. Срезневского (Хождение А. Никитина и пр.), выше мною приведенная, по памяти, без надлежащей точности. Я вижу, что г. академик (стр. 297 ) клонится к мнению, что Никитин вовсе не был в Каликуте, и что он, подобно Шильтбергеру, о южной Индии передает нам только известия, сообщенные ему хорасанскими торговцами.
Христианские общины, встреченные Португальцами при юго-западной оконечности Декана, существовали там с первых веков нашей эры. Известно, говорит Неандер (Allg. Gesch d. chr. Kirche, I. р. 112), что основание древнего прихода сирийско-персидского, на Малабарском берегу, приписывают св. Фоме, хотя первые следы существования этой общины встречаются не прежде VI века у Козьмы Индоплавателя. Впрочем, св. Григорий Назианский (ок. конца IV-го века, уже говорит (Orat. 25), что Евангелие было проповедуемо в Индии св. апостолом Фомою, умерщвленным, по Марко Поло (Pauthier, 1, 623), в небольшом городе области Maabar, т. е. Мелиапур, недалеко от Мадраса, на Коромандельском берегу, и легко узнаваемом в городе Miropolis, куда Мариньола помещает гробницу апостола.
Существование в его время христианских церквей в провинции Маабар, недостаточно, чтобы заставить вас искать тут лес Ламбор Шильтбергера, скорей чем в Мелибаре, или Малабаре, древней родине перца, по всем авторам.
143
Недавно вышла прекрасная статья г. Гейда о поселениях, основанных Итальянцами в Египте (Zeitschrift f. d. gesammte Staatwiss XX р. 54-138) Основательные исследования ученого библиотекаря штутгартского подтверждают заметку Шильтбергера, что в его время, в числе всех итальянских держав, республики Венецианская и Генуэзская принимали самое деятельное участие в александрийской торговле. Прежде их, в сем отношении отличались наиболее Пизанцы; в начале же, XV столетия, первые заменены были Флорентинцами и отчасти гражданами Анконы, Неаполя и Гаэты. Кроме Итальянцев, значительную торговлю с Александриею вели еще Каталанцы (Heyd. 1. с. 104).
144
Здесь говорится о взятии Александрии, 10 октябра 1365 года, кипрским королем Петром Лузиньянским и его союзниками: Генуэзцами, Венецианцами и родосскими рыцарями. По де Ланнуа (р. 70), союзники высадились в "старой гавани", с тех пор закрытой для христианских судов. При наступлении египетских войск, Франки возвратились на корабли, разграбивши город и взяв с собою до 5,000 пленных (Weil, I, 512). Предприятие это, в котором участвовали, кроме кипрских, 24 корабля венецианских, два генуэзских, десять родосских и пять французских, продолжалось всего не более недели, так что, если вычесть время, необходимое для десанта и для возвращения на корабли, занятие города не могло продолжаться более трех дней, показанных Шильтбергером.
145
Этою башней здесь означается хотя и не древний маяк Александрийский, на острове Фаросе, но, по крайней мере, другой, построенный позже на большем острове, соединенном с первым, в виде моста, водопроводом, но теперь уже наносимою Нилом землею и развалинами древней Александрии присоединенном к материку. И прежде он присоединялся к нему посредством молы, называемой Heptastadion, разделявшей обе гавани: Eunosti и portus magnus. Если бы это не было так, то де Ланнуа, оставивший нам подробное описание александрийского порта, непременно упомянул бы об острове, тогда как он только говорит о косе, шириною в одну милю, между обеими гаванями, т. е. "l’ancien et le nouveau venant tous les deux batre aux murs de la ville".
На сказанном острове стоит теперь дворец паши и часть города; плотина же, соединявшая остров с ним, также обстроена домами (Норов, Пут. по Египту и Нубии, I, 38). То что Шильтбергер говорит о зеркале, поставленном было на башне, но уже там не находившемся во время его пребывания в Египте, припоминает описание александрийского маяка у Макризи (S. de Sacy Chrestom. arabe, II, 189). На вершине маяка было поставлено зеркало, вокруг которого сидели сторожа. Когда они, с помощью зеркала, замечали неприятеля, приближающегося с морской стороны, то криками предостерегали находившихся в близости и выставляли флаги, дабы, видя их, находившиеся подальше также остерегались и дабы тревога распространялась по всему городу.
По С. де Саси (Abd-Allatif etc., 239), большие круги, назначенные для астрономических наблюдений, были начертаны в Александрии на высоких столбах и на башне маяка, и это обстоятельство могло, как думает французский академик, подать повод арабским писателям, всегда любившим чудеса, к рассказам о зеркале на маяке александрийском, с помощью которого можно было видеть корабли, отплывавшие из греческих портов. Во всяком случае, башня, о которой говорит Шильтбергер, имела подобное назначение. Ибо мы узнаем от арабского автора "Ijas", приведенного Вейлем (II, 358), что в 1478 году султан Кайтбей велел построить новый маяк возле старого. Маяк этот, соединенный с городом пшрокою плотниой, снабжен был часовнею, мельницей и печью, равно как и террасою, с которой можно было видеть, на расстояние дня плавания, франкские корабли, так что их можно было во-время остановить в ходу своем посредством пушек, поставленных на внешней стороне башни. Поэтому ничто не мешает допустить, что и на той башне, о которой говорит Шильтбергер, находился храм. Действительно, Abd-Allatif (пер. S. de Sacy, 184 и 245, пр. 58) пишет, что часовня, или, скорее, "мечеть", находилась на вершине фароса александрийского. Если же между служителями сего храма и не находился бы нзменник, то Египтяне с намерением могли распространить ложный о таковом рассказ, дабы как-ннбудь извинить оплошность, с которою дали христианам возможность овладеть Александриею.