LVIII. О Греках.
Недалеко от Константинополя, находится остров Имброс[160] с горою, вершина которой достигает до облаков. В Константинополе же есть церковь, с которою по красоте не сравняется ни одна из церквей Иудеи (jndia: описка вместо Iudaea). Она называется церковью святой Софии, вся покрыта свинцом и стены ее с внутренней стороны, обложенные мрамором и лазуром, столь чисты и ясны, что можно себя в них видеть, как в зеркале. В этой церкви служит их патриарх с своими священниками и Греки, равно как и другие, под ним состоящие люди, ходят туда на богомолье (kirchverten), подобно тому, как ради наших грехов мы отправляемся в Рим. При постройке этой церкви, Константин, для украшения ее, велел вделать в средине потолочного свода пять золотых досок (schyben) и каждая величиною и толщиною не уступает мельничному камню. Но император велел снять две из этих досок во время войны с турецким королем Баязитом, который осаждал Константинополь семь лет. Сам я тогда находился при короле[161] в Турции и видел затем (оставшиеся в церкви) три доски. Церковь Софийская имеет триста дверей, все из желтой меди. В Константинополе я провел три месяца в доме патриарха, но не хотели пускать меня и товарищей моих прохаживаться по городу, из опасения, чтобы язычники не узнали и не вытребовали нас от императора. Охотно я осматрел бы город, но не мог этого сделать, по причине запрещения императора. Врочем, мы иногда выходили с послушником патриарха.
LIX. О Греческом вероисповедании.
Нужно заметить, что Греки не одинаково с нами веруют в святую Троицу (dryvaltigkeit), или же верят в римский престол и папу[162], говоря, что их патриарх имеет такую же власть, как римский папа. Причащение у них совершается с заквашенным хлебом и принимается с вином и теплой водою. Когда же священник пресуществляет Божие тело, все они падают на землю, говоря, что никто не достоин смотреть на Бога. По окончании обедни священник берет остальной хлебъ, из которого приготовлял таинство, и разрезывает его на маленькие куски, которые кладет на блюдо, между тем как мужчины и женщины садятся на свои места. Затем священник и его диакон (schueler) подносят им хлеб, из которого каждый берет по куску в рот (und bissent damit an). Этот хлеб, называемый просфора (prossura) не может печь замужняя женщина, но только девица или монахиня. Они дают причащение даже молодым детям, но зато никому не дают священного масла. По их взгдяду нет чистилища (kein weis) так что никто до страшного суда (juengsten tag) не переходит ни в рай, ни в ад, и что тогда только каждый получит свое место по заслугам. У них без предварительного требования не совершается обедни (Sie haben kein mess, man fruem (Germ. I. с. 376) sie dann), и то не более одной в день, на одном и том же алтаре, и никогда на латинском языке, но только на греческом, заслуживающем, как они говорят, это преимущество в делах их веры, которая одна только есть православная. Обедню у них служат только в праздничные, а не в будничные дни, так как священники у них также занимаются ремеслами, имея все жен и детей. Впрочем, по смерти жены своей, священник не может более жениться на другой; в противном случае, епископ лишил бы его должности и не позволил бы ему более служить обедню, снимая с него пояс (guertel), которым его прежде, при посвящении в священники, опоясывал. Знатные и богатые семейства стараются браками вступать в родство с священниками, жены коих за обедом или вообще при встрече с другими дамами занимают высшее место. Церкви у них не свободны (nit fry); в случае смерти особ, которые их построили, они становятся собственностью их наследников, вместе с другим их имуществом, и могут быть продаваемы, подобно другим домам. Они не слишком строго смотрят на связи с незамужними женщинами и не считают, по крайней мере, подобную связь смертным грехом, так как она не противна природе (wann es sy natuerlich). Брать по два процента в месяц считается у них не лихоимством, но честной (goetlicher (см. выше) gewin) прибылью. По середам они не едят мясного и по пятницам также едят только масло и рыбу; но в субботу, которая у них не есть постный день, они едят мясо. В церквах их мужчины стоят отдельно от женщин, но ни те, ни другие не смеют приблизиться к алтарю. Крестное знамение они творят на левую сторону; умирающих же снова крестят и многие даже каждый год дают себя окрестить. При церквах их недостает сосуда для окропления водою (wychbrunnen) и когда епископ служит, то стоит в средине церкви, среди хора (in der kor), а вокруг его стоят прочие священники. Епископы их круглый год ее едят мясного, а во время поста, подобно прочим священникам, даже и рыбы и ничего такого, что только имеет кровь. Если же крестят ребенка, то приглашают десять и более кумовьев и кум, которые дарят ребенку крыжму (kirsempfad) и свечу. По их мнению, иаши священники, служа обедню ежедневно, грешат, потому что невозможно, чтобы они всегда были достойны к выполнению этого акта. Они их также обвиняют в совершении смертного греха тем, что они бреют бороду, что у них считается неприличным, так как это делается для того, чтобы нравиться женщинам. На похоронах усопших, по старинному обычаю, дают священникам и другим людям отведать вареного пшена, называемого коливо (coleba), и омывают умерших прежде, чем их кладут в гроб. Священники их занимаются торговлею, подобно купцам, и соблюдают великий пост в гечение пятидесяти дней. Кроме того священники и миряне, в течении сорока дней, соблюдают Филиппов пост (das advent) и постятся для святых двенадцати апостоюв — тридцать дней, и еще пятнадцать дней пред Успением Пресвятыя Богородицы, празднуя в честь ее только три дня в году, так как не причисляют к ним праздиика Сретения Господня (liechtmesstag). В их церквах Воскресение Господне не празднуется таким образом, как у нас: ибо в первое воскресение после Пасхи, они еще поют Christos anesti, т. е. Христос воскрес.
160
Подобно тому, как многие другие имена, начннающиеся гласною буквою, изменялись в устах западных Европейцев присоединением к ним члена, предшествовавшего им в говоре, остров Имброс превратился, еще во времена Латинской империи, в Лембро; имя это, которым ныне еще остров этот называется, столь же легко узнается в Шильтбергеровом "lemprie", как в имени острова Nembro у Кяавихо (р. 45) или Лимвры у Зосимы (р. 45). В XV столетии этот остров, покрытый высокими горами, входил в состав владений богатой генуэзской фамилии Гаттелузи, и ныне там еще сохранились развалины многих замков, покрытые надписями и гербами, свидетельствующими, кем они были построены. Не скажу, принадлежал ли остров уже Гаттелузам в эпоху, о которой говорит Шильтбергер (1427); в 1403 году Имброс состоял еще под верховной властью греческого императора (Clavijo, 1. с.).
161
После сражения при Никополе Баязит снова приступил к осаде Константинополя, к которому на помощь прибыл между тем отряд из 1200 человек, посланных французским королем Карлом VI с несколькими меньшими отрядами, прибывшими из Генуи, Венеции, Родоса и Лесбоса. С этими незначительными силами город был обороняем маршалом Бусико, а по его возвращении во Францию в 1399 году, Иваном Шатоморан, в отсутствии императора Мануила, отправившегося туда же для требования еще пособия. К счастию для Греков они хотели обойтись без этого пособия, с тех пор, хан Баязит принужден был перейтн в Азию на встречу Тамерлана, что, без сомнения, не помешало ни ему, ни его полководцам, взять с собою богатые подарки, полученные предварительно от осажденных, так напр. на долю визиря Али-паши досталось десять больших рыб, наполненных золотом и серебром (Sead-eddin, р. 190 у Zinkelsen, 1. с. 341). Может быть это золото было снято с тех досок, о которых говорит Шильтбергер и которыми Греки, без сомнения, менее дорожили, чем яблоком с крестом. По сему то и неудивительно, что последние не были тронуты с места своего во время междоусобий, терзавших турецкую империю, т. е. в период, продолжавшийся от эпохи прибытия в Константинополь Клавихо до выезда оттуда Зосимы.
162
Понятно, что здесь Шильтбергер намекает на то, что греческая церковь не признает первенства папы, ни католического учения, по которому св. Дух нисходит не от одного только Бога Отца, но и от Сына.
Считаю излишним разбирать в частности причины прочих недоумений и несообразностей, которые встречаются в этой главе. Воспитанный в односторонних правилах латинской церкви и проведши потом тридцать два года среди врагов христианства, Шильтбергер не мог себе составить точного и основательного понятия о догматах и обрядах православия. Но никак нельзя его обвинить в том, что он умышленно сообщает своим читателям ложные понятия о восточной церкви, как это, к сожалению, в позднейшее время, иногда делали последователи других исповеданий.