Я познакомил вас с странами, городами и областями, мною посещенными пока находился среди язычников. Я также описал битвы, в коих участвовал, то что я узнал о религиозных мнениях язычников и многие другие достопримечательности. Теперь скажу, чрез какие земли я возвратился домой.
LXVII. Земли, чрез которые я возвратился.
После упомянутого мною выше поражения Чекре, я попал к господину по имени Маншук (manstz usch: ср. гл. XXVI пр. 4), который был советником Чекре. Изгнанный, он пробрался в город Каффу, населенный христианами. Это — весьма многолюдный город, в котором обитают последователи шести различных вероисповеданий (gelauben)[193]. После пятимесячного пребывания в этом городе, он переправился чрез рукав Черного моря и прибыл в землю Черкесов (zerckchas), но оставался там только шесть месяцев, потому что татарский король, узнав о его там пребывании, велел объявить тамошнему владетелю, что он был бы весьма доволен, если бы тот не позволил Маншуку оставаться в своей земле. Маншук тогда перешел в Мингрелию вместе с нами и там пятеро из нас, христиан, сговорились во что бы то ни стало возвратиться из земли язычников каждому на свою родину, так как мы отделены были от Черного моря трехдневным только расстоянием. Когда оказался удобный случай для осуществления нашего плана, мы, все пятеро, расстались с сказанным господином и прибыли в столицу сего края, по прозванию Батум (bothan), лежащую при Черном море. Тщетно мы там просили, чтобы нас перевезли оттуда на сю сторону (моря) и потому вышли из города, и следовали вдоль морского берега, пока не достигли гористого края, где, в четвертый день верховой езды, с одной горы заметили судно (kocken), стоявшее на якоре в восьми итальянских милях от берега. Мы остались до ночи на этой горе и развели там огонь. Это побудило капитана судна отправить людей на лодке (zuellen), чтобы разведать, что за люди находились на горе возле огня. При их приближении, мы пошли им на встречу, и на вопрос их, кто мы такие, отвечали, что были христиане, взятые в плен в сражении под Никополем, потерянным венгерским королем, что мы, с божиею помощью, добрались до сего места и желали пробраться далее чрез море, в надежде, что Бог поможет нам возвратиться домой к христианам, Они сначала не верили нашим словам и хотели слышать от нас pater noster, ave Maria и апостольское исповедание (glouben). Когда мы им произнесли эти молитвы, они спросили, сколько нас было, и узнав, что нас было пять человек, велели нам ждать на горе и передали своему господину наш с ними разговор. По его приказанию, они возвратились к нам на лодке и перевезли нас на судно. На третий день после этого показались три галеры турецких пиратов, которые гнались за нами три дня и две ночи, но не могли нас догнать, так что мы благополучно прибыли в город Амастрис[194]. Уже в четвертый день, по удалении пиратов, мы снова сняли якори, чтобы плытъ в Константинополь, но когда вошли в открытое море и вокруг себя ничего не видели кроме неба и воды, нас постигла буря, бросившая наш корабль назад, на расстояние каких-нибудь восьмисот итальянских миль, до города Синопа (Synopp). Постоявши там восемь дней, мы снова отправились в путь и в течении полутора месяцев не могли пристать к берегу, так что наш запас воды и съестные припасы истощились. К счастью мы встретили морскую скалу, где нашли раковинки и морских пауков, которыми питались четыре дня. Проплавав еще месяц, мы наконец достигли Константинополя, где я остался с товарищами, тогда как наш корабль продолжал свое плавание в Италию чрез пролив (tor). Когда мы хотели войти в город, нас спросили у ворот, откуда мы явились? Мы отвечали, что нам удалось освободиться из плена у ячычников и что желали возвратиться в христианскую землю. Тогда нас привели к императору, который желал знать, каким образом мы спаслись. Когда мы ему сообщили все от начала до конца, он обещал нам принять меры, чтобы препроводить нас на родину, послал нас к патриарху, также находившемуся в городе, и велел нам ждать там, пока пошлет галеру за своим братом, находившимся у королевы венгерской: на этой самой галере он хотел отправить нас в Валахию. Таким образом мы оставались в Константинополе три месяца. Город этот на протяжении восемнадцати миль окружен стеною, снабженной тысячью пятьюстами башен[195]. В нем считают до тысячи одной церкви, из коих, главная, Софийская, построена из полированного мрамора и им же вымощена. Мрамор этог так блестит, что человек, который в первый раз входит в церковь, воображает, что это вода. Она вся под сводом, покрыта свинцом и имеет триста шестьдесят ворот, из коих сто из желтой меди (gantz messi). Уже по истечении трех месяцев, император отправил нас на галере в замок именуемый Килия (gily) близ устья Дуная. Там я расстался с товарищами и присоединился к купцам, с которыми прибыл в город, именовавшийся по немецки белым и лежавший в Валахии; затем — в город, по имени Аспар-сарай (asparseri)[196], и оттуда в Сучаву (sedschoff), главный город Малой Валахии, и потом в другой город, называемый по немецки Лемберг (limburgch): это главный город в меньшей Белой России (in weissen reissen, des kleiner)[197]. Там я лежал больной три месяца, и затем прибыл в Краков, главный город в Польше, откуда в Мейсен (Neichsen) в Саксонии, и в Бреслав, главный город в Силезии. Наконец, чрез Эгер, Регенсбург и Ландсгут прибыл в Фрейзинген, соседственный город моей родине. Таким образом я, с помощью Божией, возвратился домой и в общество христиан, за что благодарю Бога и всех, которые мне подали пособия. Проведя тридцать два года среди язычников, я уже не смел надеяться, что мне удастся когда-либо возвратиться к христианам. Но Бог, внимая, сколь искренно было мое желание возвратиться, дабы иметь счастье молиться к нему с христианами, пекся обо мне, чтобы тело и душа моя не пропали. Посему-то, я прошу всех читателей этой книги, чтобы они молились за меня, дабы Бог и их берег как здесь, так и в вечности от столь тяжкого и нехристианского пленения; аминь[198].
193
Из сказанного Шильтбергером в XXXVI главе явствует, что он под этими шестью вероисповеданиями разумел четыре христианские и два еврейские. Стало быть он с намерением в число верующих не включил магометан, хотя и они в его время имели жительство свое, если не в самом городе, то в его предместьях, на основании права, дарованного им договором 1380 года (Зап. Одесс. Общ. V. 831). Впрочем они еще гораздо ранее пользовались этим правом и только во время частых войн между Итальянцами и Татарами, лишились его. По крайней мере Ибн-Батута застал в Каффе уже мечетъ с минаретом, хотя число его единоверцев было весьма невелико в городе, в гавани которого он насчитывал до 200 судов.
По уставу генуэзских колоний черноморских 1449 года (ibid. 763) обитавшие в городе Татары не состояли под ведомством Титана (Titanus seu Vicarius Canlucorum), т. е. Тудуна ханских подданных, как уже заметил г. Юргиевич. Быть может этот сановник занимал упомянутое еще в уставе 1316 года (De la Primaudaie, 1. с. 364) "palacium Sadoni", находившееся вне стен Каффы, подобно дому, принадлежавшему некогда, по мнению г. Юргиевича (Зап. Од. Общ. V, 712) некоему Викентию де Камалия. Замечу однако кстати, что загадочные слова в уставе 1449 года "a domo quondam viaisse de Camalia" могли также означать квартал, населенный простолюдинами. По крайней мере Иоанн Мариньола (I. с. 83) говорит, что в его время Евреи и мужики, а в особенности те из них, которые носили тяжести и носилки, назывались камаллами; что же касается упомянутых Шильтбергером (в приведенной главе) четырех зависевших от Каффы городов, то я забыл выше заметить, что он под ними мог разуметь Гурсуф, Партенит, Ялту и Алушту, так как консульства Gorzonii (вероятно описка вместо Gorzovii), Pertenice, Ialite и Lusce были подведомственны централъному правлению в Каффе.
Как по местоположению своему, так и по историческим воспоминаниям, все онн принадлежат к интереснейшим пунктам столь замечательного в обоих отношениях южного берега Тавриды. В Алуште и Гурзуфе ныне еще видны развалины крепостей Алустон и Гураивитов, построенных Юстинианом, равно как и, именно в Гурзуфе, хорошо сохранившаяся башня генуэзская. По Тунману (1. с. 355) место это, в последствии названное Урзова или Курзуф еше в VIII веке было торговым городом, тожденным, по Кёппену (1. с. 184) с городом Гарура, помещенным Эдризием между Бертабитою и Джалитою, т. е. Партенитом и Ялтою, подобно тому как упомянутый им же город Салуста совпадал с Алуштою.
В актах патриархата Константинопольского говорится о греческих приходах в Ялите, Алусте и Парфените, родине св. Иоанна, епископа готфского, имени которой недостает на морских картах итальянских, в коих за то около места ею занимаемого, отмечена гавань Пангрополи (pangropoli), о которой не упоминает устав 1449 года. Напротив того, Алушта постоянно на картах является под формою Iusta (austa, Iusto etc), тогда как Ялта и Гурзуф легко узнаются в именах galita (etalita) и gorcovi, отмеченных только в некоторых из них. О Гурсуфе еще припоминают Барбаро, у которого он назван Грузуй (Grusui) и — Никитин, когда говорит, что, на пути своем из Балыкаев в Каффу, был занесен к Ткързофу где стоял пять дней (Полн. Собр. Р. Л. VI, 354).
Впрочем, так как Генуэзцам принадлежали еще в Крыму поселения, гораздо замечательнее приведенным, и так как тамошние консулы также зависели более или менее от Каффинского, то могло статься, что Шильтбергер собственно хотел говорить о них. В этом случае под четырьмя городами он мог разуметь Солдаю (Судак), Чембало (Балаклава), Воспро (Керчь) и Ло-Коппа или Копарио, который доныне не отыскан, по всей вероятности должен был находиться в окрестностях Темрюка. Из устава 1449 года (Зап. Од. Общ. V 804) видно, что Генуэзцы оттуда, кроме соленой рыбы и икры (cavealia), вывозили невольников (capita), выменяемых ими у Черкесов на другие товары именно на рубахи (raubas seu bocassinos), которые по сему именно соделались у них мерилом ценности (De la Primaudaie, I. с. р. 236.
194
Под городом "sant masicia" Шильтбергер разумел древний Амастрис, ныне Амасера, коего стены и башни еще припоминают, характером их архитектуры, что они были построены Генуэзцами. Эпоха их водворения в этом месте нам неизвестна. В 1346 году Амастрис еще принадлежал Палеологам, а перед тем уже входил в состав Никейской империи. Во всяком случае, он был уступлен Генуэзцам до 1398 года, так как они тогда имели уже там своего консула (Heyd, Die ital. H. col. am Schw. M. 1. с. XVIII, 712); Клавихо (р. 80), который несколько лет позже был проездом в "Samastro'', называет его генуэзским городом и свидетельствует, что в его время там еще сохранилось много древних памятников, что не удивительно, если припомнить, что город этот, обязанный своим именем племяннице Дария Кодомана, в римском периоде до такой степени процветал, что заслужил название Ока Пафлагонии и даже — мира (Paphlagoniae, aut orbis potius ocellum; cf. Ritter, XVIII, 769).
Находившись долго под ведомством центрального генуэзского управления в Каффе, Самастри, уставом 1449 года, был подчинен Пере, под властью которой и первоначально состоял, но потом был отделен "propter inopiam et imbecilitatem ipsius Pere'' (Зап. Од. Общ. V, 810). Из этой заметки казалось бы, что водворение Генуэзцев в Самастре последовало раньше, чем думает Гейд, коего мнение только что было приведено. По Гаммеру (H. de l’emp. Oth. II), город был взят Турками в том же походе, в котором они овладели эмиратом Синопс и империею Трапезунтской.
195
Нельзя будет сказать, что Шильтбергер слишком преувеличивает, если приломним описание этих стен греческим автором Мануилом Хрисолором: "Не понимаю", говорит он (Cons. p. 8), — "в чем объем и окружность стен Константинополя не могла бы выдержать сравнения с вавилонскими. Она снабжена была бесчисленным множеством башен, столь больших и высоких, что одной из них было бы достаточно, чтобы удивить зрителя, так поразительны были ширина лестниц и громадность этих зданий". Что же касается до 1001 церкви, то понятно, что Шильтбергер этим числом хотел только дать знать, что их было весьма много, подобно тому, как это делает Клавихо, когда насчитывает их до 3000. Наконец, не надобно ставить в вину Шильтбергеру, что он, пораженный великолепием церкви св. Софии, не оставил нам более точного описания ее архитектуры и внутреннего устройства, тем более, что нетрудно будет пополнить известия, им сообщенные, подробностями записанными его современниками Клавихо, архидиаконом Зосимою и другими русскими паломниками, которые были в положении более выгодном для осмотра церкви amore.
196
Это город Аккерман, так называемый Турками, переводящими славянское имя Белгород, под которым город является в средних веках у русских и польских летописцев, тогда как Молдаване навывали его Четате-альба, Маджары же — Фериевар, а не Фериенар (Ferienar), как сказано, по описке у Длугоша (изд. 1712 XI. 324). Византийцы, наоборот, превратили белый город в черный, именуя его Маврокастрон (Безъимен. в боннс. изд. Льва Диакона, р. 258), исковерканный итальянскими моряками в Мокастро или Монкастро (Moncastro), какое название известно де Ланнуа, Барбаро и другим путешественникам.
Кажется однако, что и сами Греки прежде знали его под названием белого, а не черного города, потому что на его месте должен был находиться город Aspron, о котором говорит Константин Багрянородный (De adm. imp.), хотя и прибавляет, что город этот лежал при Днепре. По крайней мере, не подлежит сомнению, что по ошибке только здесь Днепр занимает место Днестра: ибо, с одной стороны, никакой другой автор не упоминает белого города при нижнем Днепре; а с другой — император присовокупляет, что город, который он имел в виду, лежал на стороне реки, обращенной к Болгарии. Древнее имя города даже не было совершенно забыто Византийцами, с тех пор как они обыкновенно называли его Маврокастрон. Ибо, к концу средних веков, он у некоторых из их писателей упоминается под именами Левкополихнион и Аспрокастрон, и едва ли не это самое имя нам хотел передать Шильтбергер своим "Asparseri". Правда, что у него город этот различается от белого города, "weisse Stadt" — но тут в нашу рукопись должна была вкрасться описка. Так я, по крайней мере, себе объясняю, почему туземное название белого города здесь пропущено, тогда как, по Нюрнбергской рукописи, Шильтбергер из белого города отправляется уже не в Аспарсарай, но прямо в Сучаву, которай тогда была столицею Молдавии или Малой Валахии, как ее называет Шильтбергер.
Еще в глубокой древности, местность, занимаемая ныне Аккерманом, привлекала эллинских переселенцев. Тут обитали Тириты времен Геродота, вероятно в городе Офиусе, который по свидетельству Страбона, в его уже время не существовал. Здесь затем возник город Тира или Тирас, вероятно тождественный с городом Турисом, уступленным Юстинианом, в 546 году, Антам, которыми он и был переименован в Белый город, едва ли не тождественный с команским городом Аклиба, который, по Эдризи (пер. Iaubert), лежал при устье Днестра и наименованием своим припоминает турецкие слова ак и лива (санджак, уезд), под которыми скрывается, быть может, половецкое название белого города Шильтбергера.
197
Под Белою Россиею Шильтбергер разумел явно восточвую часть Галиции, обыкновенно называемой, по городу Червену, Червенною Россиею, которую иностранцы обратили в Красную (Карамзин, I пр. 431). Не должно однако думать, что Шильтбергер смешал тут красный цвет с белым, поелику, кроме меньшей Белоруссии, ему должна была быть известною другая, большая. Под сей последней он только мог иметь в виду нынешнюю со включением всей при-Днепровской Руси, вошедшей в состав великого княжества Литовского, а не государство Московское, которое он просто называет русским царством (das kungrich zu revschen), прибавляя впрочем (стр. 107) что оно платило дань Татарам (das ist och zinsbar dem tartarischen kunig). Если даже допустить, вопреки Карамзину (II, пр. 262 и 384), что Татищев не от себя применил к владениям основателя Москвы и сына его Андрея, т. е. к Ростовской и Суздальской области, наименование Белой России, хотя и в значении великой или древней по смыслу сего слова в языках восточных — то их преемники под игом Монголов, без сомнения, отказались от этого титула, принятого затем снова только Иоанном III (Карамзин, VI пр. 598).
Подобно Русско-Литовскому княжеству, та часть западной Руси, которая была присоединена к Польше Казимиром Великим, т. е. восточная Галиция, во времена Шильтбергера, была совершенно независима от Татар, а потому к ней также приходилось бы наименование Белой-России; если же, кроме того, наш путешественник называет ее меньшею, вместо Малой, то он и тут совершенно прав. По крайней мере, еще в 1335 году, праправнук Даниила Романовича, Георгий, живший то во Владимире, то во Львове, в грамоте к великому магистру немецкого ордена, писался природным князем и государем всей Малоросии: totius Russiae Minoris (Карамзин IV, пр 276). Что и за границею Галиции тогда была почитаема частью Малороссии, видно из следующих слов Марино Санудо, в письме от 13 октября 1334 года к французскому королю Филиппу VI: Russia minor, quae confinat ab occidente cum Polonia, a meridie autem Ungaria etc. (Kunstmann, Studien ueber Marino Sanudo etc, Muenchen, 1855, p. 105).
Замечу кстати, что в этом же письме, в числе зависящих от Татар народов, упомянуты Готфы с небольшим числом Аланов (Gothi et aliqui Alani) в Галгарии, Galgaria, явно вместо Газарии, т. е. Хазарии, так что я не ошибся в своем предположении, что страна эта именно приводится в титуле Бурсбая, переданном нам Шильтбергером.
198
Сказав, что считал лишним прибавитъ к своему изданию армянское и турецкое "Отче наш" которым оканчивается рукопись Гейдельбергская, г. Нейман присовокупляет: Hingegen muss Schiltberger das Verdienst bleiben, dasz er es war, welcher zuerst auf den Gedanken kam, das Vaterunser als Sprachprobe auf und hinzustellen.
Я далек от мысли, что мне удалось раскрыть все прочие заслуги, оказанные Шильтбергером науке. Довольно с меня, если я успел убедить любителей истории вообще и нашего отечества в особенности в том, что им более чем прежде придется отныне удостоить овоего внимания правдивое, хотя и наивное, повествование, оставленное нам мужем, участвовавшим в столь многих походах Баязита, Тамерлана и Едигея, — о путевых впечатлениях и приключениях своих в странах, которые теперь по большей части входят в состав Российской Империи, или от нее более или менее зависят