10 числа выступили в поле Дауд-Баши[50] все цехи, причем многие сумасброды в знак ревности к службе и неустрашимости в войне делали ножами сами на себе раны, а некоторые, пронзив у себя насквозь руку кинжалом и не вынимая оного из раны, шли таким образом по улице, показуя зрителям, что могут сносить всякую боль от язв неприятельского оружия, хотя в то же время слабосильнейшие упадали в обморок и изменяли буйному тщеславию своему. Султан со всеми своими придворными и женами выезжал смотреть сей обряд, который начался поутру в 8-мь часов и продолжался до пяти пополудни. Он приказал раздать разные подарки старшинам каждого цеха, который доставлял нужных людей для войска, как-то: седельников, кузнецов и других тому подобных, коих отделя в визирском стане, возвращалися в город без всякого уже порядка.
12 числа выступил в поход янычарский корпус, состоявший в 90 ортах или ротах, из коих самые многолюднейшие не более имели 150 человек, другие же по 100, а некоторые только по 70 и по 60. Наперед ехали водовозы, коих число состояло из 90 человек, одетых в кожаное платье, увешанное колокольчиками. За ними шли помянутые орты одна за другою, имея каждая пред собою свое знамя, за коим ехали чорбаджи или капитаны с прочими чиновниками в новых наградных кафтанах, розданных им за несколько часов пред выходом по повелению султанскому.
За оными ортами ехал Куль-агасы, первый по аге янычарский начальник, а за ним ехали верхами около ста человек харабаджиев[51], держа в руках копья и имея каждый лук и колчан со стрелами у седла своего. После сих ехал блюститель обрядов янычарского аги, а за ним следовали многие чегодари пешком и ведены были шесть заводных лошадей, богато убранных. Потом ехал на прекрасной и весьма хорошо убранной лошади сам Янычар-ага в великолепной собольей шубе, которую он от султана получил того же утра. Везенный пред ним штандарт его был из белого штофа и вышит весьма богато золотом.
Янычар вообще не вышло из Константинополя в поход более десяти или двенадцати тысяч; число самое малое в рассуждении того, о котором не токмо турки, но и христиане, живущие в Пере, незадолго пред тем мне сказывали, уверяя, что в прежние времена выхаживало из одного Константинополя войска сего около двухсот тысяч человек.
14 числа вышли джебеджи[52], 15 топчи[53] и арабаджи[54], а 16 верховный визирь выехал в дауд-Баши, ще выступившее из Константинополя и окрестных мест войско расположено было. Пред ним ехало множество улемов, коим последовал сам муфтий, сопровождая Магометово знамя, которое нес емир-бей, т. е. главный из емиров, почитающих себя его потомками, и кои для отличности в том пред прочими магометанами носят на головах зеленые турбаны, яко любимого цвета их пророком. Сих емиров было тут немало, и они наполняли воздух велегласным пением разных стихов в честь Магомета, молясь притом о благопоспешествовании оттоманскому оружию и проклиная наижестойчаше всех христиан, не исключая и самых друзей и союзников своих. За ними ехал непосредственно верховный визирь во всем облачении сана своего, быв окружен двумя стами человек собственных телохранителей, также множеством двора своего чиновников и служителей, которые все изрядно были одеты и за коими следовали еще многие емиры и пели, равно как и первые, стихи в честь Магометову. Знамя же оное не есть настоящее то, которое хранится в серали, но одно подобие оного, а подлинное берется в поход тогда токмо, когда сам султан предводительствует войском. Турки почитают сие знамя, или Сакджак-Шериф, не менее, как израильтяне почитали священный свой кивот Завета, который часто важивали с собою и неоднократно теряли, и большая часть из них вовсе не знает, что Сакджак-Шериф Магометов давно уже потерян в войне противу немцев и что на место оного другой подобный тайно сделан ради ободрения суеверной черни, думающей, что, когда его христиане на войне только увидят, должны всемерно ослепнуть или обратиться в бегство, чему, однако же, совсем противное в нынешнюю войну случилось, и мужество россиян явило в себе несравненно более чудодействий, нежели оный Сакджак-Шериф Магометов и сила веры его последователей.
При выносе сею знамени в Дауд-Баше побито и изувечено немало христиан, причем пострадал и Цесарский Посланник со всею своею фамилиею и свитою, как явствует из следующего: Марта 15 дня пополудни взяв он позволение от Порты, поехал из предместия в самый Константинополь, чтоб посмотреть визирского шествия и выноса Магометова знамени, ради чего и нанят был благовременно дом на той улице, по которой помянутая военная процессия должна была идти. Едва же туда прибыл и сел только ужинать с своею супругою и тремя дочерьми, из коих две были уже совершенные невесты, также переводчиками с их женами, секретарем Кавалерицею и духовником, как соседи того дома по наущению одного имама или попа, прибежав стремительно, выгнали всех оттуда, нанеся иным сильные удары толчками, а некоторым саблями и показывая чрез то ревность свою к закону. По таковой худой и вовсе нечаянной встрече желал он возвратиться коль можно скорее в свой дом; но как время было нощное и путь к Перу дальний, то решился препроводить часа два или три в одной кофейной лавке, где собралось несколько христианских фамилий для равного же зрелища, и кои присоветовали ему остаться с ними до утра, уверяя о совершенной безопасности своего места. На утрие же при выносе Магометова знамени идущие впереди и позади оного емиры вдруг стали громогласно кричать, что никому не позволяется смотреть священною знамени великого про рока Магомета, кроме прямых мусульманов, и что, если кто из христиан, жидов или иных безверных дерзнет сие учинить, таковые на том же месте преданы будут смерти. Слова сии произвели мгновенно ярость в буйных сердцах, и многие бросились, как лютые тигры, на снискание и поражение иноверцев. Они не щадили ни женского пола ниже самых малых детей и, обагряя таким образом руки свои в крови невинных, услышали от одной турчанки, что в вышеупомянутой кофейной лавке многие христиане находятся, куда они ворвавшись, начали всех тех, кои там случились и первые им в руки попались, бить и некоторых рубить; супругу же Посланника и дочерей мучили сперва в оной лавке, потом, вытаща на улицу, таскали по оной всех их за волосы и, наконец, вырвав из ушей их серьги и затаща на разные дворы, бросили их там нагих почти замертво, где, будучи в таком бедственном состоянии целые сутки, мать не знала, где ее дочери, а дочери не ведали, где тогда их мать находилась: поелику мать затащена была на двор к одному армянину, дочери к другому, а служанки к третьему, одного же переводчика беременную жену оные варвары, бросая на землю, били нещадно, и один емир, вскоча на оную, давил ей нарочно брюхо ногами, чтоб выдавить из нее младенца, однако же чудным образом бедная сия и весьма слабодушная женщина осталася жива и по некоторому после того времени разрешилась от бремени своего благополучно: умерщвлено же вообще христиан в день выносу Магометова знамени более двухсот, да около пятисот ранено и изувечено. […]
50
Дауд-Баша — предместье Стамбула, где собирались войска, выступавшие в поход через Кучук-чекмеже.
51
Харабаджи — люди, употребляемые при янычарском корпусе в разные должности, как при Порте чауши