Но, признавая превосходство своих соплеменников, наш грек вовсе не пристрастен по отношению к ним. Он видит, что хороший принцип дискуссии и свободы слова легко может породить бесплодную и губительную свару. Он показывает, что греки могут ссориться друг с другом даже на поле битвы, когда на них идет враг. Видя, что на них наступают воины Ксеркса, что в их сторону уже летят первые стрелы и руки врагов уже сжимают рукояти мечей, греки заводят спор, по кому из персов следует нанести первый удар: по тому, который слева, или по тому, который справа? Разве не эта склочность стала причиной того, что греки так никогда и не создали общее, единое государство?
Армии насекомых, которые ранее атаковали только меня, теперь, когда появился Ярда, разделились и образовали два больших, злобных, жужжащих клубка. Не в состоянии справиться с ними, устав от их назойливости, мы взываем к помощи Абду, который, точно древний жрец, отгоняет своими благовонными воскурениями злые силы, принявшие в нашем случае вид агрессивных москитов и кусачей мошкары.
Постоянно откладывая на потом разговор о текущей ситуации в Африке (тема, которой мы обязаны заниматься каждодневно), остаемся с Геродотом. Читавший книгу давно, Ярда говорит, что помнит не слишком много, и теперь спрашивает, что меня поразило больше всего.
Ее пронзительный трагизм, — отвечаю я. Геродот — современник величайших греческих трагиков — Эсхила, Софокла (с которым, возможно, даже дружил) и Еврипида. Его время — золотой век театра, сценическое искусство проникнуто духом религиозных мистерий, народных ритуалов, массовых празднеств, молебствий и дионисийства. Все это влияет на то, как пишут греки, как пишет Геродот. Он представляет историю мира через судьбы индивидов, на страницах его книги, цель которой — сохранить прошедшее в людской памяти, всегда присутствует конкретный человек с именем, великий или ничтожный, добрый или жестокий, победитель или побежденный. Под разными именами и каждый раз в разных контекстах и ситуациях здесь выступают Антигоны и Медеи, Кассандры и служанки Клитемнестры, Дух Дария и копьеносцы Эгисфа. Миф перемешан с реальностью, легенды — с фактами. Геродот старается отделять одно от другого, он не пренебрегает ни одной линией и не устанавливает их иерархию. Он знает, насколько образ мысли и решения человека зависят от живущего в нем мира духов, снов, страхов и пророчеств. Он знает, что призрак, пришедший во сне к царю, может предопределить судьбу государства и миллионов его подданных. Он знает, как слабо существо человеческое, как беспомощно оно перед страхами, рожденными собственной фантазией.
В то же время Геродот ставит перед собой самую дерзновенную цель: увековечить историю мира. Никто до него не пытался сделать это. Он первый, кому в голову пришла такая мысль. Постоянно собирая материалы для своего труда и расспрашивая свидетелей, сказителей и жрецов, он сталкивается с тем, что у каждого в памяти осталось нечто свое, что одно и то же каждый помнит по-своему. Кроме того, за много столетий до нас он открывает важную, но предательскую черту памяти: люди помнят то, что хотят помнить, а не то, что происходило в действительности. Каждый окрашивает реальность по-своему, каждый готовит из нее собственную смесь, в своем стиле. А следовательно, добраться до прошлого как такового, каким оно было на самом деле, невозможно, нам доступны лишь разные его варианты, более или менее правдоподобные, более или менее отвечающие нам сегодняшним. Прошлого нет. Есть лишь его бесконечные версии.
Геродот отдает себе отчет в этой сложности, но не сдается, продолжает свои исследования, приводит разные мнения о каком-нибудь событии или отвергает их как абсурдные, противоречащие здравому смыслу. Он не хочет быть пассивным слушателем, безучастным хроникером, он стремится участвовать в созидании этого прекрасного искусства, каковым является история — сегодняшняя, вчерашняя, совсем давняя.
Впрочем, на создание картины мира, которую он нам передал, оказывали влияние не только его собеседники, свидетели минувших дней. Делали это и его современники. В те времена создатель находился в тесном контакте с теми, для кого он творил. Книг ведь тогда в широком обороте не было, и автор просто зачитывал публике то, что написал; публика слушала, сразу реагируя на услышанное и комментируя его. Ее поведение могло быть для него важным показателем того, принимают ли люди содержание и способ изложения.