Отправленные скифами юноши принялись выполнять эти приказания. Лишь только женщины заметили, что юноши пришли без всяких враждебных намерений, они оставили их в покое. День ото дня оба стана все больше приближались друг к другу<…> В полдень амазонки делали вот что: они расходились поодиночке или по две, чтобы в стороне справить нужду. Приметив это, скифы стали поступать так же. Как-то раз один из юношей застал амазонку одну, женщина не прогнала юношу, но позволила вступить с ней в сношение. Разговаривать между собой они, конечно, не могли, так как не понимали друг друга. Жестом амазонка показала юноше, что он может на следующий день прийти на то же место и привести товарища и что она явится тоже с подругой. Юноша возвратился и сказал об этом остальным. На следующий день этот юноша явился на то же место с товарищем и застал там уже ожидающих его двух амазонок. Когда прочие юноши узнали об этом, они расположили к себе остальных амазонок. После этого оба стана объединились и стали жить вместе.
Даже если я не обращался к тексту «Истории» в течение многих лет, я помнил о ее авторе. Когда-то это была реальная фигура, потом на две тысячи лет его забыли, а сегодня, после стольких веков — он снова живой, по крайней мере для меня. Я наделил этот образ тем выражением и чертами, которые хотел придать ему. Это уже был мой Геродот, а потому — особенно мне близкий, такой, с которым я находил общий язык и которого понимал с полуслова.
Я представлял, как он приходит, когда я сижу у берега моря, кладет палку, вытряхивает из сандалий песок и сразу начинает разговор. Наверняка он из тех рассказчиков, которые охотятся за слушателями, им нужны слушатели, без них они вянут, не могут жить. Это тип неутомимых и постоянно взволнованных посредников: где-то что-то увидят, что-то услышат — и тут же должны передать это другим, они не в состоянии даже на минуту утаить что-либо в себе. Так они видят свою миссию, это их страсть. Пойти, поехать, узнать и немедленно сообщить всему свету!
Впрочем, таких безумцев земля рождает не много. Рядовой человек не слишком интересуется миром. Он как-то живет, и чем меньше усилий от него эта жизнь потребует, тем, считает он, будет лучше. А познание мира предполагает усилия, причем немалые, забирающие всего человека. Большинство людей развивает в себе противоположные способности: способность смотря — не видеть, слушая — не слышать. Потому-то, если появляется кто-то вроде Геродота — обуянный страстью к познанию, да еще наделенный умом и писательским талантом, — такой человек сразу попадает в мировую историю!
Одно отличает людей такого рода: это ненасытные люди-губки, которые все легко впитывают и так же легко с этим расстаются. В них ничто надолго не задерживается, а поскольку природа не терпит пустоты, им постоянно нужно что-то новое, они постоянно должны что-то впитывать, добавлять, множить, увеличивать. Ум Геродота не в состоянии задержаться на одном событии или на одной стране. Его все время что-то манит, подталкивает. Тот факт, который он сегодня открыл, завтра больше его не привлекает, он уже должен идти (ехать) дальше, еще куда-то.
Такие люди полезны для других, но, в сущности, несчастливы, потому что очень одиноки. Они, конечно, ищут близких себе людей, и им даже кажется порой, что в какой-то стране или каком-то городе они нашли, уже познакомились с ними и все о них разузнали. Но в один прекрасный день вдруг чувствуют, что их ничего с теми людьми не соединяет, что они могут немедленно отсюда уехать, потому что внезапно понимают: их озарила своим светом какая-то другая страна, какие-то другие люда, а то событие, которое они еще вчера так переживали, поблекло и потеряло всякое значение и смысл.
По-настоящему они ни к чему не привязываются, не пускают корни слишком глубоко. Их способность сопереживать искренняя, но поверхностная. Вопрос о стране, понравившейся больше остальных, приводит их в замешательство, они не знают, что ответить. Действительно, какая из стран? По-своему все, в каждой есть что-то интересное. В какую страну им хотелось бы вернуться? Снова замешательство: они никогда не задавали себе таких вопросов. Куда они наверняка хотели бы вернуться, так это на дорогу. Снова оказаться в пути — вот что их влечет.
В действительности мы не знаем, что манит человека в мир. Любопытство? Жажда переживаний? Потребность постоянно удивляться? Человек, который перестает удивляться, опустошен, у него перегоревшее сердце. В человеке, который считает, что все уже было и ничто не может его удивить, умерло самое прекрасное — красота жизни. Геродот — прямая противоположность. Подвижный, увлеченный, неутомимый кочевник, полный планов, замыслов, гипотез. Он всегда в пути. Даже когда он дома (но где его дом?), он или только что вернулся из экспедиции, или уже готовит новую. Путешествие как напряжение физических сил и ума, как попытка узнать все — жизнь, мир, себя.