Мир, который знал Геродот.
Но больше всего меня взволновала темная комната, похожая на мрачную таинственную пещеру. В ней на столах, в витринах на полках лежат поднятые со дна моря и специально подсвеченные предметы из стекла: кубки, тарелочки, кувшинчики, флакончики, бокалы. Когда зал открыт и снаружи падает дневной свет, этого не увидишь. И только когда закроют двери и станет темно, смотритель поворачивает выключатель. Во всех сосудиках загораются лампочки, и хрупкое матовое стекло оживает, начинает переливаться, светиться, пульсировать. Мы стоим в кромешной темноте, как будто на дне морском, на пиру у Посейдона, фигуру которого освещают богини, держащие высоко над головой масляные светильники.
Мы стоим в темноте, окруженные светом.
Я вернулся в гостиницу. За стойкой вместо захворавшего парня стояла молодая черноглазая турчанка. Когда она увидела меня, ее лицо приняло выражение, в котором профессиональная улыбка, призванная привлекать и искушать туристов, сдерживалась императивом традиции демонстрировать в отношении чужого мужчины серьезность и бесстрастность.
Памяти Рышарда Капущинского
Послесловие
Ксения Старосельская
Я с глубокой благодарностью думаю о книгах, которые он написал, и с глубокой печалью — о книгах, которых не успел написать. Большой писатель, благородный человек, без устали странствовавший по нашему завораживающему, но вечно неспокойному миру. Человек, для которого любые барьеры существовали лишь для того, чтобы их преодолевать — мыслью, сердцем, творчеством.
В Варшаве 23 января 2007 года умер Рышард Капущинский. Умер, месяц с небольшим не дожив до своего семидесятипятилетия. Не дожив, очень возможно, до получения Нобелевской премии — его имя в 2006-м называлось среди кандидатов, а многие с уверенностью говорили: «Ну уж в будущем году непременно…». Весть о его кончине мгновенно облетела мир. В самых разных уголках земли последние тридцать лет в ответ на вопрос, кто вам известен из современных польских писателей, едва ли не первым прозвучало бы имя: Капущинский (не в одном книжном магазине в Европе у него есть «своя» полка, чего удостаивается далеко не всякий писатель). В разных уголках, но, к сожалению, не у нас… впрочем, об этом позже.
Кто он был? Каким был? Ответить очень просто: он был репортер, который возвел репортаж в ранг высокого искусства («лучший журналист XX века» — по мнению Гарсиа Маркеса; «Геродот нашей эпохи» — прозвучало со страниц «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг»). Он был поэт (недавно в Польше опубликован томик его стихов), и этот дар, очевидно, помогал ему писать свои книги так, что материя сухих фактов обретала поэтические черты, увлекала читателя, и тот, погружаясь в живой, наглядный мир образов и событий, становился их участником и одновременно получал импульс к серьезным размышлениям. Салман Рушди однажды сказан: «Если тебе нужны сухие факты, обращайся к кому-нибудь другому; за Капущинского берешься тогда, когда хочешь вникнуть в предмет глубже и основательнее». Любознательность его не знала границ: ему было дело до всего, что происходит здесь и сейчас; он был щедр и делился своими впечатлениями и наблюдениями, своими мыслями, никогда не навязывая собственного мнения, не беря на себя роль судьи, не принимая ничьей стороны — описывал то, что видел и как видел, брал нас с собой в свои путешествия и открывал такие пласты, куда без него мы бы не сумели проникнуть. Он был скромен, прост, обаятелен; с ним было интересно и легко. Он был смел — кто-то может сказать «до безрассудства». У него был острый глаз и потрясающая интуиция: он умудрялся оказываться в горячих точках планеты ровно в тот момент, когда там происходили важнейшие не только для данной страны, но и для всего мира события. Он не ведал, что такое равнодушие; ему был интересен каждый собеседник — он умел слушать и понимать. Он был полон энергии и планов. Он был стремителен, молод; он был живой — невозможно поверить, что его больше нет. Правда остались книги; они — свидетельства бурной истории второй половины XX века и образец для тех, кто хочет овладеть журналистским мастерством; откликнувшись на известие о его смерти, мексиканская газета «Эль Универсал» сообщила: «Его книги стали обязательным чтением для студентов журналистики во всем мире».