— Этот ваш друг в Париже, видимо, хорошо разбирается в сигаретах.
— Колоссально. В смысле — он по-настоящему кайфовый.
— Он француз?
— Нет. Он из черной-пречерной Африки.
— Негр?
— Мы их так не называем, — сказала она с укором. — Мы называем их цветными или черными. Как им больше нравится.
У меня неожиданно мелькнуло подозрение.
— Его случайно не Вордсворт зовут?
— Мне он известен как Зак.
— Это он. А не вас ли он провожал на вокзале?
— Ну конечно, меня. Кого же еще? Я не ожидала, что он придет, но он стоял у входа, пришел попрощаться. Я купила ему перронный билет, но мне кажется, он чего-то опасался. Дальше не пошел.
— Он знает и мою тетушку тоже, — сказал я. Мне не хотелось ей говорить, для чего ему понадобился билет.
— Колоссально! Какое невероятное совпадение, будто в романе у Томаса Харди.
— Я вижу, вы хорошо знаете художественную литературу.
— Я специализируюсь по английской литературе. Отец хотел, чтобы я изучала социологию и потом какое-то время поработала в «Корпусе мира». Но тут наши взгляды разошлись, да и по другим вопросам тоже.
— Чем занимается ваш отец?
— Я уже говорила вам — он на очень секретной службе в ЦРУ.
— Это должно быть интересно.
— Он ужасно много путешествует. Я только раз его видела с прошлой осени, с тех пор как мать с ним развелась. Я всегда говорила ему, что он видит мир по горизонтали, в смысле — поверхностно, а мне хочется увидеть мир по вертикали.
— То есть в глубину, — сказал я, гордый тем, что уловил ее мысль.
— Это очень помогает, — сказала она, указывая на сигарету. — Я уже слегка забалдела, к тому же вы так здорово говорите. Просто колоссально. У меня такое чувство, будто я встречала вас где-то в курсе английской литературы. Как персонаж. Диккенса мы штудировали в глубину.
— По вертикали, — сказал я, и мы оба рассмеялись.
— Как вас зовут?
— Генри.
Она снова засмеялась, и я за ней, хотя толком не знал почему.
— А почему не Гарри?
— Гарри — это уменьшительное. При крещении ведь человека не назовут Гарри. Такого святого не было.
— Так по церковному канону полагается?
— Думаю, что да.
— Я спрашиваю потому, что когда-то знала потрясающего парня, ему при крещении дали имя Нукасбей.
— Сомневаюсь, вряд ли его так окрестили при рождении.
— Вы католик?
— Нет, но тетя у меня, кажется, католичка. Впрочем, я не совсем в этом уверен.
— Я один раз чуть не перешла в католичество. Из-за Кеннеди. Но потом, когда убили обоих… Ну, в общем, я суеверна. А Макбет был католик?
— Этот вопрос никогда не приходил мне в голову… Думаю… В общем, я точно не знаю.
Я поймал себя на том, что говорю такими же бессвязными, отрывистыми фразами, что и она.
— Может быть, мы закроем дверь и откроем окно? В какой мы сейчас стране?
— Судя по всему, подъезжаем к итальянской границе. Точно не знаю.
— Тогда быстро откройте окно, — приказала она.
Я подчинился требованию, хотя и не понял его смысла. К этому времени я уже докурил сигарету. Она выбросила свой окурок, а затем опорожнила пепельницу в окно. И тут я вспомнил Вордсворта.
— Что мы курили? — спросил я.
— Травку, естественно, а что?
— Вы сознаете, что нас могут отправить в тюрьму? Я не знаю швейцарских законов и итальянских, но…
— Меня не отправят. Я несовершеннолетняя.
— Ну а если меня?
— А вы можете сослаться на то, что делали это в неведении, — сказала она и рассмеялась. Она все еще смеялась, когда открылась дверь и в купе вошли представители итальянской полиции.
— Ваши паспорта, — потребовали они. Но они даже не успели их раскрыть, так как сквозняком у одного из полицейских сдуло шляпу. Я надеялся, что вместе со шляпой ветер унес в коридор и запах конопли. Вслед за полицейскими явились таможенники, которые вели себя тоже вполне тактично, хотя один из них вдруг потянул носом воздух. Но все обошлось, и через несколько минут они уже стояли на перроне. Я прочел название станции: Домодоссола.
— Мы в Италии, — сказал я.
— Тогда возьмите еще одну.
— Ни в коем случае. Я и понятия не имел, Тули, что это… Бога ради, уничтожьте все до вечера. Югославия — коммунистическая страна, и они без колебаний сунут за решетку даже несовершеннолетнюю.
— Меня всегда учили, что югославы — хорошие коммунисты. Мы продаем им стратегические материалы, правда ведь?
— Но не наркотики.