Но сейчас, утром, и на площади, и на улицах Сент-Оноре и Риволи тихо, даже машин еще мало. Потом их появится несметное количество. Через Риволи не так-то легко будет пройти, а между четырьмя и семью Париж превращается в сплошной автомобильный затор, и, если ты торопишься, надо идти пешком или спускаться в метро. От плас де ла Конкорд (площади Согласия) до Лувра минут двадцать ходьбы, на машине в эти часы вы промучаетесь не меньше сорока минут. Проблема транспорта в Париже почти неразрешима — миллион, если не больше, автомобилей. Проблема стоянок и гаражей тоже невероятно сложна — машины вереницами стоят вдоль тротуаров, найти место для стоянки совсем не просто.
Но сейчас мы совершенно спокойно проходим под арками Лувра и попадаем в объятия двух его длиннющих крыльев, на площадь Карусель. В центре ее Триумфальная арка, воздвигнутая в честь наполеоновских побед 1805 года, за ней кроны Тюильрийского парка, а еще дальше — Елисейские поля, но сейчас их не видно: мешает парк.
Когда-то на месте Лувра был замок, заложенный еще Филиппом-Августом, с круглыми башнями, подъемными мостиками, высоким донжоном посредине. Теперь от замка не осталось ни следа, — мы знаем, как он выглядел, только благодаря «Блаженным часам герцога де Берри», — и на месте замка гигантское здание музея, в прошлом — королевского дворца.
В него мы не зайдем, он еще закрыт. Взглянем только налево, в сторону Кур Карэ — Квадратного двора. Вот у того подъезда, у Башни Часов, юный Д'Артаньян был вызван на дуэль Атосом, Портосом и Арамисом, а несколько позже люди кардинала в черных камзолах пытались помешать ему передать королеве алмазные подвески, подаренные ею герцогу Бекингэмскому. Но Д'Артаньян проскочил вот в ту дверь, видите — слева, и Ришелье был одурачен, а Д'Артаньян упал в объятия Констанции Бонасье…
Какие люди! Какие чувства!
— Защищайся, несчастный, — вскричал Атос и обнажил шпагу. Клинки скрестились.
(Да, при кардинале Ришелье дуэли были запрещены, но мушкетеры нарушили запрет. Мы запрета не нарушаем, а иной раз ох как хочется. Бросил бы перчатку: «Завтра в шесть утра, у Ново-Девичьего. Выбор оружия за вами…»)
…Гвардеец кардинала со стоном упал на траву. Алая струйка, крови появилась на его губах. Атос вытер шпагу и, не взглянув на свою жертву, вскочил на коня. Благородное животное вмиг перенесло его на другой берег Сены к монастырю Гранд-Огюстен, где в таверне «Золотой лилии» давно уже ждали и беспокоились его друзья…
Увы, монастыря сейчас уже нет, сохранилась только набережная Гранд-Огюстен, самая древняя в Париже, а вместо «Золотой лилии» — ресторан «Лаперуз». А на набережной, по которой промчался Атос, — только букинисты. Но сейчас еще рано, их «буат» закрыты на замки. Откроются они не раньше десяти.
А вон в том угловом доме окно, из которого рисовал Марке. Правее — тот самый Пон-Нёф, Новый мост, которому минуло уже триста пятьдесят лет. Кроме своего возраста он знаменит тем, что на нем впервые появились тротуары, которых до этого в Париже не было. Облицовку моста обновляли неоднократно, конструкция же старая, XVI века. Говоря о каком-нибудь бодром старике, парижане острят: держится, как Новый мост.
Мы стоим как раз у въезда на него. Смотрим на Сену, на проплывающие мимо баржи и соображаем, куда же направиться дальше. Пойдем налево, к Нотр-Дам.
Когда я впервые подходил к этому собору, одному из старейших и красивейших соборов Франции, я чувствовал легкую дрожь волнения. Передо мной был памятник безвестных гениальных мастеров, воздвигнутый более семисот лет тому назад на месте многих других церквей, в том числе и галло-романского храма, которому теперь было бы две тысячи лет. В общей сложности собор строился сто восемьдесят лет, считая разного рода достройки, и, хотя мы относим его к памятникам готического искусства, это не совсем так. Собор Парижской богоматери— образец переходного периода от романского стиля к готическому. В основном он строился от 1163 до 1250 года, на рубеже этих двух эпох.
«Таким образом, — писал о нем Виктор Гюго, — романское аббатство, философическая церковь, готическое искусство, искусство саксонское, тяжелые круглые столбы времен Григория VII, символика герметиков, единовластие папы, раскол церкви, аббатство Сен-Жермен-де-Преи и Сен-Жак-де-ла-Бушри — все расплавилось, смешалось, слилось в Соборе Парижской богоматери. Эта главная церковь, церковь-прародительница, является среди древних церквей Парижа. чем-то вроде химеры: у нее голова одной церкви, конечность другой, торс третьей и что-то общее со всеми».