— А где же твои дети и жена Мити? — спросил хозяин яранги.
— О, дети моего вороньего рода и их трудолюбивая мать Мити живут и поныне в волшебных сказках ительменов. Только старший сын мой Эмэмкут окончательно сбросил воронью одежду, живёт в камчатских лесах и охраняет от плохих охотников и рыбаков те реки и озёра, в которых не вывелась ещё красная рыба — кета и чавыча, да те леса, где ещё водится непуганый пушной зверь. Эмэмкут охраняет природу своей земли.
Кутх рассказывает историю про лису, которую искупали в студёном море утки-чирки
Кутх любил детей и, когда встречался с ними, рассказывал им разные истории, которые случались с ним самим или же о которых он слышал во время своих странствий по северным землям.
В один из тёплых солнечных дней, когда дети играли на берегу моря с набегающими на песчаную отмель волнами, к ним подошёл Кутх в образе доброго старичка и спросил:
— Что вы делаете с волнами?
— Мы укрощаем их, чтобы не было шторма. Наши родители охотятся далеко в море, и мы ждём их с добычей. Пусть море не волнуется!
— Садитесь и отдохните со мною вот на этом холмике, и я расскажу вам маленькую историю про лису, которую обманули чирки, — сказал Кутх.
Дети с радостью согласились и окружили Кутха. И вот что он рассказал:
«Однажды шла лиса вдоль берега. Шла-шла, байдару увидела с гребцами. Вот и говорит она гребцам таким важным голосом:
— А ну-ка, плывите ко мне поскорее, возьмите меня с собой! Давно я иду, сильно устала. Скорее плывите сюда! Знаете ведь, какая у меня сила.
Узнали гребцы лису-хитрунью и говорят ей:
— Эге, ты такая важная, а пешком идёшь, а мы, ничтожные, на байдаре плывём. Иди скорее, садись к нам!
Причалила байдара к берегу, полезла лиса-хитрунья в неё. Села на середину байдары, руки-ноги скрестила, назад откинулась, от удовольствия глаза закрыла. Поплыли дальше. Немного погодя вдруг раздался шум, байдара поднялась в воздух, а лиса-хитрунья в воде очутилась.
Что за чудеса! Гребцы утками-чирками оказались. Это они на своих крыльях лису везли. Коченеет лиса в воде. Ай-ай, обманули её утки-чирки! Ведь, кажется, недаром её лисой-хитруньей зовут, а вот чирки-то похитрее оказались.
Повернулась лиса к своему намокшему хвосту и говорит:
— Помоги мне, хвост, до берега доплыть, а то ведь утонем! Уж давай поднатужься!
Намокла лиса, совсем погрузилась в воду. Вот ведь что чирки сделали! Едва-едва до суши добралась, на гальку выползла. Посмотрела на себя и не узнала. Как будто бы она горностаем стала: так шерсть её прилипла к телу.
Побежала мокрая лиса подальше в тундру, где нет никого. Бежит, а впереди зелёный холмик, залитый солнечными лучами. „Здесь на солнышке подсохну“, — подумала она и остановилась около плоской каменной плиты, нагревшейся от солнца. Лиса скинула с себя шубку и растянула её на камне вверх шерстью — пусть сохнет. Затем вынула свои слезящиеся от простуды глаза и положила их рядом с шубкой. Сказала:
— Подсыхайте, глазки, вместе с шубкой да стерегите меня. Я посплю немножко на солнце.
Пригрело солнце лису, и она крепко заснула на зелёной траве. А тут мимо пролетал здешний ворон, увидел на камне лисьи глаза, схватил их и проглотил.
Лиса проснулась и спрашивает:
— Эй, глазки мои, где вы?
Но никто не отвечает. Стала она ощупью искать свои глаза, а нащупала только свою одежду. Быстро оделась, но ничего теперь не видит. Стала она искать глаза в траве. Нащупала ягоду. Сорвала две ягодки и вставила их вместо глаз. Вдруг всё кругом покраснело, но опять ничего не видно. Выбросила эти глаза и ощупью стала подниматься в гору. А там на самой вершине снег и лёд не растаяли за лето. Отколола лиса две льдинки и вставила их вместо глаз. И хорошо стало видно. С тех пор, говорят, перестала лиса плавать на лодках из птичьих крыльев. Боится она замочить свой пушистый хвост, поэтому держится подальше от воды».