Но от нее не было никаких вестей ни в этот день, ни на следующий. Не дождавшись, я звонила ей трижды в течение дня и оставила три сообщения. Секретарь доктора Форест в конце концов сжалилась надо мной и согласилась сообщить результаты сама. Я слышала в трубке, как она шуршит бумагами.
– Хорошие новости, – объявила она. Мое сердце подпрыгнуло, и мысли помчались вскачь. Ребенок родится в апреле. Я назову его Джеком, среднее имя будет Шон, а фамилию какую дать? Рейлли или Фаулер? Меня пугает мысль быть матерью-одиночкой, но моя жизнь обретет смысл. Мне будет чего ждать, и у меня навсегда останется его частичка. У меня будет свое место в семье Рейлли… – Вы не беременны, – закончила она.
Что ж, надо признать, это я и так знала.
Время, которое я провела в Санта-Крузе, прошло как в тумане. Недели улетучивались в один миг, но минуты и часы тянулись мучительно медленно. Весь сентябрь показался мне одним бесконечным днем бабьего лета. В том году Калифорния никак не могла расстаться с августовским солнцем.
То, что всегда казалось эксцентрично-милым, типичным, на манер «такое бывает только в Санта-Крузе», приобрело для меня оттенок ночного кошмара: бездомный в центре города, предлагавший за небольшое пожертвование устроить дебаты по любой политической или исторической теме на ваш выбор; первокурсница Портер-колледжа, бегущая голышом через весь кампус под первым августовским дождем; клоун с розовым зонтиком от солнца и расползающимся гримом, который бродил нога за ногу по залитой солнцем Пасифик-авеню. Все они казались напоминаниями о том, что нить, связывающая меня со здравым рассудком, опасно натянута.
Я не понимала, какое направление избрать, как отыскать путь вперед. Мой консультант Дэн был на исследовательском судне в Антарктике и должен был вернуться только к концу месяца. Когда я в первый раз за все это время вошла в лабораторию, меня охватило чувство облегчения. Меня не отпускало чувство, что после пяти недель мне следовало бы взяться за работу. Но Терри, профессор из диссертационного комитета, и Сюзан, секретарь отделения, посмотрели на меня с удивлением. Они оба решили, что я возьму отпуск. Терри сказала даже, что моя мобильность произвела на нее впечатление. Я могла, по крайней мере, дождаться возвращения Дэна, чтобы начать думать о своей диссертации.
Хотя я по большей части думала, что не вернусь. Я подумывала о том, чтобы взять отпуск и отправиться в пеший поход по Аппалачскому маршруту от Джорджии до Мэна на пару с нашей собакой. Но даже мысли о подготовке к этому путешествию сбивала с ног. Я также подумывала податься в волонтеры, может быть, куда-нибудь в Африку. Но обязательства слишком меня пугали. Я понятия не имела, как убить время, остававшееся от каждого дня, не говоря уже о неделе, месяце, годе или моей жизни в целом. Единственное, что мне действительно хотелось сделать, – это сбежать.
А вместо этого я просто бегала. Я целыми часами бегала в одиночестве – и выкладывалась на всю катушку. Прежде я бегала трусцой вдоль берега, над обрывами, а потом по песку пляжа Нью-Брайтон Стейт. Теперь я даже близко не подходила к воде. Далеко в горах Санта-Круз я пробегала милю за милей по земляным тропам, которые вились сквозь древние рощи секвой, где жили чернохвостые олени, койоты и банановые слизни. Или же я совершала пробежку по сухим, пыльным тропкам на холме Сент-Джозеф в Лос-Гатос. Я заставляла себя добегать до вершины, откуда открывался вид на города и поселки Силиконовой долины.
В иные дни я отправлялась в скалолазный клуб со своим другом Стивеном. Было нечто успокаивающее в том, что приходилось полностью сосредоточиваться на очередной ярко окрашенной опоре для рук прямо над головой, до которой не дотянуться самую малость, в запахе мела и знании, что страховка Стивена подхватит меня, когда я, наконец, сорвусь и полечу вниз.
Все время преследовало ощущение, будто я не могу перевести дух или протолкнуть достаточное количество воздуха в глубь легких. Я никак не могла пробежать достаточно далеко или лазать по скалам достаточно долго, чтобы спать по ночам. Лицо Шона в тот момент, когда он умирал, его черты, исказившиеся и застывшие сразу после смерти, – все это мелькало в моей голове, и стоило мне только задремать, я рывком садилась в постели.
Иногда я звонила Сэмми или Стиви в Мельбурн. Поскольку у нас была большая разница во времени, их вечер только начинался. Однажды я совершила ошибку, посмотрев «Бездну». Мне всегда нравился этот фильм, и я чувствовала, что мне нужно попробовать вернуться в воду. Не знаю, как я могла забыть про сцену с реанимацией! Команда «Дип Кор» вытащила тело Линдси из воды. Они отключили компрессию, дефибрилляцию и искусственное дыхание. Глаза Линдси пусты, губы посинели, кожа стала белой и восковой. Все сдались, кроме Бада. «Давай, дыши, детка. Дыши, черт тебя возьми! Черт возьми, ты, сука, ты никогда и ни перед чем не отступала за всю свою жизнь! Так борись же!» Он сильно бьет ее по лицу, дважды. «Борись! Борись! Сделай это! Борись, черт бы тебя побрал!» И она борется. Она борется, и дышит, и живет, и все рыдают, и смеются, и обнимаются, и облегченно вздыхают, и с ней все в порядке.