Многие нити еще связывают это произведение с академической традицией. Не говоря уже о сюжете, почерпнутом из исторического прошлого, самая трактовка образа героини, не лишенная театральности, отдаленно «апоминает картины Брюллова. Однако в образе Таракановой уже нет идеальности брюлловских изображений, то есть той классической ясности линий и форм, которые сообщали этим изображениям печать избранности. Флавицкий видят в Таракановой;не придворную авантюристку, а страдающего человека. Именно это снискало картине горячие симпатии демократического лагеря *.
[* Глубокую и проницательную оценку картины дал И. Н. Крамской в одном из писем: «В этой вдртине нет в сущности ни одной черты, которая бы была в самом деле оригинальна или показывала бы в авторе твердые и сознательные стремления… Что же выделяет эту вещь за уровень? Удивительная умеренность и равновесие во всем. Романтически драматическое сочинение остановилось как раз на той черте, за которой (начинается очевидная уже для всех театральность».]
Ведущее место в искусстве 60-х годов занимала без сомнения живопись жанровая. Но наряду с ней большое значение в этот период имела историческая живопись. Рост национального самосознания сопровождался пробуждением интереса к отечественному прошлому. В русской науке и литературе возникло целое направление, отражающее в себе этот интерес. Известный историк Забелин занимается изучением быта русских царей и цариц, археолог Солнцев публикует русские археологические древности. В памятниках материальной культуры казалась воплощенной национальная самобытность России. В то же время в русской литературе наметилось стремление отыскать в национальном прошлом материал для создания ярких образов: самобытные характеры, сильные страсти, острые коллизии. Это сказалось прежде всего на русской драматургии, обусловив появление драматической трилогии А. К. Толстого, исторических пьес Л. А. Мея и А. Н. Островского. Не случайно, что в поисках яркого драматизма писатели обращались за сюжетами к эпохе Ивана Грозного и смутного времени.
Явлением того же порядка в области изобразительного искусства было творчество Вячеслава Григорьевича Шварца. Его наиболее известная картина - «Иван Грозцый и тела убитою им сына» (1864). Картина Шварца воспроизводит один из внутренних покоев дво(рца. На высоком ложе - тело убитого царевича с перевязанной головой. У изголовья смертного одра - монах, читающий заупокойные молитвы. В глубине еще несколько персонажей. Однако внимание зрителя приковывает к себе фигура царя. Он сидит, сильно ссутулившись, втянув голову в плечи, левой рукой сжимая погребальный покров, правой, из которой выпали жезл и четки, впившись в подлокотник кресла. Грозный предстает перед зрителем как бы раздавленный тяжестью своего преступления, обуреваемый отцовской скорбью.
Но его глаза, лицо, жест рук говорят о крайнем напряжении воли в борьбе с человеческой слабостью. Не Грозный как исторический деятель, а внутренний мир души человека, психологическая загадка личности - вот что стояло в центре внимания художника при создании этого образа. Соответственно и само изображенное историческое событие было раскрыто им как событие в частной жизни царя Ивана. У Шварца в его отношении к исторической теме было много общего с современными ему русскими драматургами, в произведениях которых историзм проявлялся в основном в стремлении точно следовать данным археологической науки, изображая архитектуру, утварь, костюмы соответствующей эпохи.
Однако в пределах интереса к бытовой стороне истории творчество Шварца претерпело существенную эволюцию. От археологического педантизма он шел в направлении живого и непосредственного ощущения прошлого. Примером этому может служить картина «Вешний поезд царицы на богомолье при царе Алексее Михайловиче» (1868). Прошлое перестает в ней быть мертвой археологией, оно как бы оживает, наливаясь соками жизни. Художник шел здесь к воссозданию картины давно ушедшей жизни не от мертвых вещей, но от наблюдения прошедшего, продолжающего жить в настоящем. Крытая соломой деревушка, талая весенняя дорога, снег на широких полях, обнаженные деревья, шатер деревенского храма - все это выглядело при жизни художника так же, как при царе Алексее Михайловиче. Живые впечатления натуры послужили Шварцу мостом от настоящего к прошлому, и он легко дополнил знакомый пейзаж царским возком, ныряющим по ухабам, скачущими рядом с ним боярами и стрельцами, далеко растянувшимся поездом. Исторические предметы, попав в свою естественную среду, ожили и слились с ней в единое целое.