Якоб Изакс ван Рейсдал. Крестьянские домики в дюнах. 1648. Дерево, масло. 52,5х67. Из собр. Бодуэна в Париже, 1781
Тем требованиям, которые наше время привыкло предъявлять голландской живописи, больше всего отвечают, пожалуй, скромные картины, вроде “Дорога”, “Домик в роще”; картина помеченная 1645 г., и особенно восхитительная картина, вся исполненная настроения трепета пред надвигающейся грозой, “Крестьянские домики в дюнах”, помеченная 1647 годом. Здесь мы снова встречаемся с теми мотивами простой уютной правды, которую нас выучили любить Гойен, Саломон Рюисдаль и Нэр. Однако “настоящего” Рюисдаля мы находим скорее в других картинах, овеянных мрачным насупившимся романтизмом или полных чувства одиночества.
Сумрачная картина “Вид в Норвегии”, скорее, свободно сочиненный мастером мотив, достойна служить декорацией для первой части “Нибелунгов”. Но в самую душу Рюисдаля мы проникаем, изучая знаменитое “Болото”.
Якоб Изакс ван Рейсдал. Болото. Левый и правый фрагменты. 1660-е. Холст, масло. 71,5х99. Инв. 934
Собрание этих корявых, развесистых, так красиво вставших, так красиво свалившихся патриархов леса — неправдоподобно. Однако дело и не в правдоподобии. Те, кто подходит к Якобу Рюисдалю с меркой, годной для Поттера и Адриана ван де Вельде, должны смутиться его “ложью”. Нас с детства учили, что Рюисдаль — реалист, и, когда мы видим, что это неправда, мы ставим это в вину мастеру, а не плохой характеристике историков. Но взглянем на картину иначе — так, как мы смотрим на Пуссена или на Сальватора Розу, и наше отношение изменится.
И, во-первых, эта картина прекрасный в своей гармонии, в своей логике, в своем равновесии “орнамент”. Все части ее приведены к одному целому, держат друг друга, дополняют друг друга. При этом орнамент “Болота” не имеет в себе ничего холодного, академического. Это не пустая игра форм, а исповедь мятежной души. Ведь движение линий в картине Рюисдаля достойно Микель Анджело в своем мощном судорожном порыве. Мастер, распоряжаясь формами растительного царства, достигает здесь того же трагизма впечатления, которое нам знакомо из фресок Сикстинской капеллы. Точно неумолимое тысячелетнее проклятие нависло над гигантами. Глядя на этот круг стволов, на эти корчащиеся ветви, приходят на ум титаны, превращенные богами в пригвожденные к почве растения. Одни еще борются и плачут, другие покорились судьбе, свалились и гниют в ядовитой воде. Вокруг заколдованная топь, непроходимая трясина. Тускло солнце пробивается сквозь испарения; темно в тенях, но не светло и в просеках. Нигде ни намека на утешение, на улыбку. Все понуро, все трагично. Если даже эта картина и написана в среднем периоде творчества Рюисдаля, то в нем уже пророчески сквозит его будущее — безнадежная тоска, гордый безутешный пессимизм, быть может, и отчаяние за родное искусство, кончавшееся в дни Рюисдаля в тусклом забвении и попрании...[187]
Живописцы моря
Помимо разобранных пейзажистов, относившихся с равным вниманием ко всему, что они встречали, — ряд художников специализировались на отдельных отраслях. Естественно, что в приморской Голландии, подобно тому как в приморском Неаполе, должны были иметь успех художники, писавшие море. Однако специальные любители на морские виды не столько искали передачи световых и других эффектов, сколько любили видеть в раме, на стене “портреты” знакомых кораблей или точные изображения знаменитых событий морской жизни, вроде баталий, смотров и маневров. Для угождения этим потребностям художники были принуждены обращать внимание на технические стороны оснастки и конструкции, и мало-помалу к концу века морская видопись, начавшаяся так чудно с Гойена и Влигера, превратилась в сухое ремесло...
Художников, учредивших этот род живописи в Голландии (следуя, впрочем, и в этом отношении по стопам Питера Брейгеля), в Эрмитаже нет. Более примитивный характер носят картина “Бурное море с кораблями” (считающаяся на основании подписи Н. v. Ant. за произведение художника — Антониссена) и полная ужасающего чувства картина “Буря”, приписанная Питеру Мюлиру-старшему.
Влигер, Симон де
Капелле, Ян ван де
Затем идут сразу произведения одного из “классиков”-маринистов С. де Влигера (1603 — 1653): большая, официальная, несколько скучная, серая, но правдивая картина “Прибытие Вильгельма Оранского в Влиссинген” (В наст. время — “Прибытие Вильгельма Оранского в Роттердам”) и два отличных морских вида, из которых “Корабли в ветреную погоду” помечен 1624 годом. После Влигера опять скачок на 20 лет, и мы видим серебристую картину друга Рембрандта, Яна ван де Капелле (1624? — 1670), “Штиль”, считавшуюся до открытия инициалов за произвел пение самого великого мастера.
187
Из художников, близких к Рюисдалю, в Эрмитаже имеются картины Деккера (ученика Саломона Рюисдаля; 1678), Г. Ромбоутса, работавшего в 1650-х гг., Иоаннеса ван де Меера (1628 — 1691), В. Дюбуа (1610 — 1680) и первоклассного художника Яна Гакерта (1629 — 1699). Две картины последнего находятся также в собрании М. И. Мятлевой. Голландский пейзаж после Рюисдаля стал заметно падать. Несколько художников в XVIII в., вроде эрмитажного Тен-Компе, удачно писали городские ведуты; большинство же повторяли избитые мотивы. Более других имели успех художники, водворившие в Голландии моды на изящные, приторные и сложные композиции, вроде Сафтлевена III (1610 — 1685), Будевейна, Ферга и обоих Грифиров. Другие мастера шли по стопам итальянцев и писали трафаретные “исторические” пейзажи, украшенные развалинами. Таков был, между прочим, Фергюсон (1632 — 1695), умелый, но ординарный художник.