Лир имеет в виду родителей, которые поедают своих детей («пожирают свое потомство»); но вскоре он получит возможность говорить о детях, поедающих своих родителей. Король упоминает скифов, которые во времена древних греков считались воплощением варварства.
Однако в предполагаемую эпоху короля Лира скифы еще не перекочевали на территории к северу от Черного моря; это произошло минимум через сто лет. Кроме того, даже после появления на этих землях они были точно такими же варварами, как и сами бритты в то время.
«…Меж драконом и яростью его»
Корделия, на которую обрушиваются громы и молнии, молчит, но прямой и честный Кент пытается вмешаться. Охваченный гневом тиран тут же властно обрывает его:
Ни слова, Кент! Не суйся меж драконом
И яростью его.
Акт I, сцена 1, строки 123–124
Это действительно кельтский образ. Ранние кельтские племена, жившие в Британии, изображали дракона на знаменах, с которыми они шли в бой. Военного вождя называли Пендрагоном («Головой дракона»), потому что он шел во главе тех, кто нес стяг с драконом. Этот титул носило несколько кельтских королей, упоминаемых в древних легендах; самый известный из них Утер Пендрагон, отец короля Артура.
В данном случае Лир упоминает дракона как символ своего королевского положения.
«Аполлон — свидетель…»
В гневе Лир делит часть, предназначенную Корделии, между Гонерильей и Реганой. Кент снова пытается вмешаться и стоит на своем даже после того, как Лир грозит ему суровым наказанием и начинает клясться богами. Кент тут же парирует:
Да, Аполлон —
Свидетель, что напрасно ты клянешься.
Акт I, сцена 1, строки 162–163
Конечно, римские боги в доримской Британии такой же анахронизм, как и христианский бог, но разве у Шекспира был другой выход? Единственными «фальшивыми богами», известными публике (не считая идолов, упоминаемых в Библии), были только римские. Позже в пьесе клянутся Юпитером и Юноной.
«…Плохо владел собой»
Лир упрямо ничего не желает слушать. Он прогоняет честного Кента и, продолжая оскорблять лишенную приданого Корделию, предлагает ее в жены бургундскому и французскому королям. Бургундец отказывается, но француз берет Корделию замуж по любви.
Последние детали соглашения уточнены. Лир отрекается от власти, но сохраняет за собой титул короля и сотню рыцарей в качестве личной свиты. Он собирается жить у дочерей по очереди, проводя у каждой месяц.
Присутствующие расходятся; оставшиеся на сцене старшие дочери Гонерилья и Регана начинают обсуждать ситуацию. Этим женщинам можно посочувствовать. До сих пор у нас не было возможности оценить их по достоинству. Да, конечно, они лицемерили, высказывая любовь к отцу, но Лир сам принудил их к этому. С какой стати им было разделять судьбу Корделии?
Более того, теперь им предстоит иметь дело с выжившим из ума старым королем, который всегда был тираном, а теперь, вероятно, впал в старческое слабоумие. Гонерилья говорит:
Видишь, как он взбалмошен!
Акт I, сцена 1, строка 290
Регана соглашается:
Это у него от возраста. Хотя он и раньше плохо владел собой.
Акт I, сцена 1, строки 295–296
Иными словами, даже тогда, когда король был вполне разумен, под влиянием лести он искренне считал себя мудрым и предусмотрительным правителем. (Скоро настанет время, когда он поймет, что жестоко ошибался, и получит возможность исправить эту ошибку.)
«Ты, Природа…»
Действие перемещается в замок Глостера, местонахождение которого также не указано. Это мог быть город Глостер, расположенный в 100 милях (160 км) к западу от Лондона. Однако использование этого названия было бы анахронизмом, потому что Глостер был основан только при римлянах, во время правления императора Нервы (около 97 г. н. э.).
Бастард Эдмунд держит в руках письмо и говорит:
Природа, ты моя богиня! В жизни
Я лишь тебе послушен.
Акт I, сцена 2, строки 1–2
Во времена Шекспира была распространена идея, что под влиянием цивилизации изменилось качество человеческой жизни. В «естественном состоянии» люди жили, руководствуясь не законом, а своими желаниями и потребностями, и оставались дикарями. Напротив, развитие общества предусматривало создание правил, которые должны были защитить людей от эгоистичных желаний других. sЭтa точка зрения была наиболее четко выражена в книге «Левиафан» английского философа Томаса Гоббса, опубликованной в 1651 г., через поколение после смерти Шекспира.