— Тебе действительно повезло. Они ведь могли просто расстрелять. А где в это время был Джед? Ждал очередного ребенка?
— Не говори глупости. Он тогда еще не был знаком с Изабел. Он был в Вашингтоне. Джед даже не знал, что я в Кувейте. Я уже говорила, что была внештатным журналистом. Это была моя работа, мой хлеб.
— Я не видел эти фотографии у него в программе.
— А я их и не отдавала ему.
— Почему?
— Слушай, опять ты задаешь мне вопросы?
— Почему ты не отдала Джеду эти фотографии?
Гейб явно не собирался сдаваться.
— Потому что я отправила их в Комиссию по правам человека, чтобы они использовали их как доказательство на военном суде. Я боялась, что если они появятся в эфире, то потеряют свою обвинительную силу. И сделала я это вовсе не из благородства или мягкости, — взахлеб продолжала она. — Просто мне показалось, что так будет правильно. Хотя, конечно, это был сентиментальный поступок. Я тогда только вернулась из Кувейта, где пролежала в больнице. Наверное, это климат на меня так подействовал.
— Тебе не нужно оправдываться, — тихо сказал Гейб. — В какой-то момент человек выбирает для себя самое главное.
— Да, но это мог быть отличный репортаж, — вздохнул Ронни.
— Это и был отличный репортаж. Мы просто не сможем увидеть его на экране. — Гейб облокотился на спинку кровати. — Если ты такая везучая, то как оказалась в больнице?
— Истощение организма. Нас не очень-то хорошо кормили в тюрьме, и у меня немного сдали нервы.
— Нервы?
— Я не могу находиться в закрытом помещении. У меня начинается клаустрофобия.
— Все зависит от твоего сознания. Через какое-то время это становится похоже на игру.
Ронни с удивлением посмотрела на него.
— Ничего себе игра. Тебя окружают одни стены и давящая тишина. Я помню, как ночами лежала в кромешной темноте. Мне казалось, что я не доживу до утра.
— И ты, уже однажды испытав это, не побоялась снова ввязаться в такое рискованное дело? Тебя чуть не убили! Ладно, хватит ходить туда-сюда. Ложись спать. Завтра понадобятся силы.
— Я не устала, но ты прав. Надо отдохнуть.
— Правильно. — Он похлопал по кровати рядом с собой. — Ложись.
Ронни легла на край постели и свернулась клубочком.
— Можешь погасить свет.
— Мне он не мешает.
Ронни вздохнула с облегчением. Сегодня ей не придется лежать в глухой темноте, мучаясь кошмарами. Ее нервы были на пределе. Она не была уверена, что сможет выдержать эту ночь.
— На самом деле я уже практически избавилась от страха темноты. Врач сказал, что осталось совсем немного…
— Ты когда-нибудь замолчишь, неугомонная болтушка, — проворчал Гейб.
— Прости. — Она на секунду замолчала. — Ты уверен, что свет не мешает?
— Единственное, что мне мешает, это ты. — Он придвинулся к ней и обнял. — Спи.
— Что ты делаешь?
— Я так лучше буду спать. Нет ничего хуже, чем остаться со своими страхами один на один.
— Ты боишься?
— Я же не бесчувственный чурбан.
Ронни почувствовала, как напряжение постепенно покидает ее. Она расслабилась, прижалась к Гейбу и закрыла глаза.
— Все будет нормально. Тебе не нужно бояться, — успокаивала она его. — Я вызвала вертолет с твоими людьми. Мы договорились, что они будут ждать на границе Седихана моего сообщения. В пещере, недалеко от границы, спрятан радиопередатчик. Мы сможем связаться с ними оттуда. Завтра ночью ты уже будешь на безопасной территории. А может быть, и раньше.
— Меня это радует. — Гейб провел рукой по ее волосам. — Ты похожа на общипанного утенка.
Звук его ласкового голоса, прикосновение руки к волосам действовали удивительно успокаивающе. Она зевнула.
— Мне приходится их постоянно стричь. С длинными волосами не очень удобно, особенно во время работы.
— Представляю, как бы они тебе мешали, когда ты ползла по тем узким сточным трубам.
— Но мы же пролезли, так ведь? И смогли добраться сюда. — Ее язык заплетался. — Не бойся, все будет хорошо.
— Только если ты сейчас же замолчишь и дашь мне уснуть.
Глава 3
На самом деле свет очень раздражал Фолкнера. Первые шесть недель заключения яркий свет ламп непрерывно ослеплял его, не давая заснуть. Он мечтал о темноте. Она казалась ему спасением и высшей благодатью.
Но для Ронни Далтон все было наоборот.
Он покрепче обнял ее хрупкое тело и почувствовал, как она слегка напряглась. Даже во сне Ронни не расслаблялась полностью. В ней было удивительное сочетание дерзкого и забавного ребенка и умудренной опытом женщины. Решимость и уверенность в себе порой сменялись мягкостью и сомнениями. В какой-то момент ему показалось, что она полностью раскрылась перед ним, но уже через минуту снова замкнулась в себе. Он почувствовал, что она очень одинока.
Гейб еще сильнее прижал ее к себе и тихо выругался. Он не мог понять, откуда в нем появилось это чувство нежности. Всего за несколько часов Ронни стала ему ближе, чем кто-либо за всю жизнь. Его влекло к ней, и ему было понятно это физическое желание. Она так доверчиво уснула в его объятиях, словно ребенок-сирота, ищущий укрытия от опасного и жестокого мира. И одновременно казалась олицетворением женственности, хрупкой и нежной. Гейб почувствовал, как в нем снова нарастает возбуждение. Он глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь. «Ладно, одну ночь я буду заботливым отцом, ничего со мной не случится, — думал он. — Интересно, что чувствует приемный отец, когда его воспитанница в один прекрасный момент вырастает и превращается в женщину? Между ними нет никаких кровных связей, и они обычно ведут себя не как отец и дочь, а как друзья».