– Эй, дочка, возвращайся! Утонешь еще, назад! – обеспокоенно крикнула ей вслед Дашка. Помедлив, негромко спросила, повернувшись к Маргитке: – А если так – зачем мучаешься? Тебе всего-то двадцать три, молодая. Детей, сама говоришь, нету. Уходи.
Маргитка вышла на берег, отжала мокрый подол юбки. Не глядя на Дашку, зло сказала:
– Никуда я не пойду. Не дождетесь. Знаю я, вы с Яшкой спите и видите, чтобы я узел связала и умотала. А вот только я возьму да и не уеду! Вот сдохну – тогда твой муженек от сестрицы-шлюхи и избавится, а пока… Бог терпел и ему велел.
– У-у, куда тебя понесло… – спокойно сказала Дашка.
Маргитка фыркнула. Неожиданно грустно улыбнулась, села рядом, положила коричневую от загара руку на Дашкин локоть.
– Ладно, не сердись. Со злости сказала. Но и ты ерунды не пори. Мне, кроме твоего отца, никого не нужно. Сама до сих пор не пойму почему. Он об меня ноги вытирает – а я все его люблю. Смех сказать, не знаю, когда хуже жила – с ним или без него. Знаешь, как я первый раз тяжелая ходила, еще в Ялте? Пузо огромное, едва ползаю, мутит с утра до ночи, а Яшка еще и «дров» подкидывает: курва проклятая, нагуляла от вора… Он-то думал, что я от Сеньки Паровоза в Москве занеслась! Сволочь твой муж, вот что я скажу! Хоть и брат он мне, а все равно сволочь.
– Помолчи, – сдержанно сказала Дашка. – Если б не он, невесть что бы с тобой было.
– Да ла-адно… Выкрутилась бы как-нибудь и без него. Еще бы и здоровее была. – Маргитка недобро сузила глаза. Помолчав, хмыкнула: – Хотя с тобой что про это говорить… С тобой-то Яшка шелковый. Ума не приложу, как ты его обуздать сумела? Он тебя хоть раз ударил?
– Ни разу, – виновато сказала Дашка.
– Бог мой, как ску-учно люди живут… – без улыбки протянула Маргитка, один за другим бросая в воду камешки. Они скоро кончились, Маргитка вошла в воду, чтобы набрать еще, но вместо этого подняла ладонь козырьком к глазам и всмотрелась в какую-то точку на берегу.
– Скачет кто-то.
Дашка привстала с камня, чуть наклонила голову, прислушиваясь. Уверенно сказала:
– Это Васька Ставраки. Его вороной.
Маргитка вспыхнула и бегом, на ходу одергивая юбку, кинулась из моря на берег. Вскоре стало ясно, что Дашка не ошиблась: вдоль полосы прибоя несся на своем вороном взлохмаченный, мокрый, в одних штанах Васька Ставраки. Поравнявшись с цыганками, он резко осадил жеребца, улыбнулся, сверкнув золотым клыком.
– День добрый, красавицы!
– Здравствуй, – сухо отозвалась Дашка.
Маргитка и вовсе не сказала ничего, старательно отворачиваясь от бьющего в глаза солнца. Но Васька все равно разглядел синяки на ее лице и тихо присвистнул. С минуту он ждал, не спешиваясь и похлопывая ладонью по мокрой шее вороного. Но Маргитка не поворачивалась, и тогда Васька вполголоса окликнул:
– Эй, ласковая!
Маргитка ошеломленно взглянула на него… и тут же с визгом отпрянула, заслонившись рукой: прямо ей в лицо летело, искрясь на солнце, что-то круглое.
– Ты что же, черт, кидаешься?! – завопила она, но вороной уже летел прочь, поднимая столбы брызг, и вскоре скрылся за утесами.
– Ну, все с ума посходили… – озадаченно пробормотала Маргитка, делая шаг к ямке в песке, куда упал брошенный Васькой предмет. Через мгновение она округлившимися глазами рассматривала золотой перстень с крупным зеленым камнем. Маргитка стерла с него мокрый песок, и камень заиграл на солнце.
– Далэ-далэ-далэ… Да где же он такое украсть умудрился, сатана копченый?! – ахнула она, поворачиваясь к Дашке. – Ты подержи!
Та взяла перстень, ощупала. Пожав плечами, сказала:
– Красивый.
Маргитка, сощурив глаза, в упор смотрела на нее, но Дашка больше ничего не сказала. Перстень она аккуратно положила на песок, и Маргитка, помедлив, снова взяла его в руки. Некоторое время любовалась игрой камня на солнце.
– Ты не подумай, я твоему отцу верная. И ничего у этого Васьки никогда не просила. И ничего ему не обещала. Только… знаешь, что он мне говорил? Одно, говорил, твое словечко – и увезу тебя, на край земли увезу… Говорил, что если б не я – ноги бы его в поселке не было, только из-за меня и сидит тут. И еще говорил, что… что даром я в этой дыре пропадаю, и красота, и талант, и годы молодые…
– А ты ему веришь?