На какое-то мгновение я потерялась. В ярком свете, заливавшем огромный бассейн, неподалеку от которого мы оказались. В безудержном, радостном пении птиц. В сладости воздуха, который своим жаром буквально обжег горло. В возгласах, бряцании оружия….
- Теперь вы точно в безопасности, - вывел меня из ступора Сашко.
Покачнулся… я только и успела, что придержать, но вряд ли бы справилась, не помоги мне Махмет:
- Сильный ты, Сашко, но глупый! – не так уж и осуждающе качнул головой. – Я бы и сам….
- Пятерых и умирающего? – мотнув головой, словно разгоняя туман, пробормотал Сашко. Потом посмотрел на меня уже не так осоловело: - Помните, я вам сказал, что не знаю точно: жив он или нет?
- Вы это о ком? – нахмурился Махмет, продолжая удерживать едва стоявшего на ногах Сашко.
- Помню, - чуть слышно произнесла я, оглушенная всем происходящим. Всего ночь и половина дня, а моя жизнь вновь изменилась, вернув в мир, где я могла почувствовать спокойствие.
- Тогда я действительно не знал, - как-то грустно улыбнулся Сашко. – А теперь – знаю. Он – жив.
- Но… - я вскинулась, с надеждой глядя на наемника. – Где он? Откуда ты… - Не закончила сама, проследив за его взглядом.
Обернулась и… застыла, глядя на стоявшего в нескольких шагах от меня вполне живого и здорового Георгия.
Но не только это заставило меня замереть, не двигаясь с места, но и… Алина Горская, которая весьма уверенно опиралась на руку моего мужа….
Мгновения тянулись, тянулись и тянулись. Мой взгляд. Его взгляд. И пустота, в которой остались лишь мы и… ладонь Алины, которой бережно коснулся Георгий, прежде чем отпустить ее руку.
- Эвелин? – его голос сдвинул тишину, обрушив на меня сразу все.
И звуки, которые пытались разорвать мою голову. И чувства, которых оказалось так много, что я едва ли не тонула в них, тщетно надеясь разобраться, понять, какое же из них было самым главным, самым всеобъемлющим. Радость от того, что он жив. Непонимание, почему все получилось именно так. Горечь – во всем этом так много было от обмана. И… ревность! Дикая, жгучая, ядовитая….
- Эвелин? – повернулся ко мне Махмет. Потом посмотрел на Сашко, укоризненно качнул головой: - Значит, Елена Струпынина?
- Эвелин! – Георгий шагнул мне навстречу. Смотрел не веря….
Потом заметил обвисшего на руках лекаря Андрея и выражение его лица изменилось, стало суровым, отстраненным…..
Увидела князя и Алина. Огляделась… быстро, четко, указала на укрытую ковром лавочку и приказала резко, не терпящим возражения тоном:
- Кладите сюда. И принесите мой саквояж.
Сама сняла перчатки, бросила их подскочившей девушке в традиционном горском платье….
Горечь никуда не делась, но именно в этот миг мне стало спокойно за жизнь Андрея. Если кто мог поспорить с его смертью и победить, то именно Алина.
Сильная, дерзкая, уверенная в себе…. Совсем не такая, как я.
- Я хотела бы привести себя в порядок? – развернулась я к Махмету. – Это – возможно?
Он перевел взгляд с меня на Георгия и обратно…. Не знаю, что понял… да и было ли что понимать, но в глазах мелькнуло сожалением.
Тем не менее, ответил он довольно церемонно:
- Вы – гостья этого дома, графиня. Я провожу вас….
- Я могу помочь? – остановила его Амира. – Если….
Я знала, о чем она хотела сказать. О положении, в котором оказалась. О вражде между двумя родами, оба из которых были для нее родными. О брате, открыто выступившем против старших князей….
Она многое могла поведать, но Махмет, заслужив мою молчаливую благодарность, не дал произнести ни слова:
- Это – твой дом. С возвращением.
И так это было сказано просто, без всякого пафоса, что я едва сдержалась, чтобы не разрыдаться прямо тут, на глазах множества людей.
Спас опять Махмет. Согнул руку, предлагая на нее опереться. И неважно, что я была в грязной рубахе, поверх которой надет дурно пахнущий после дождя жилет, в каждом движении наследного княжича виделась готовность удовлетворить любое мое желание.
В его руку я буквально вцепилась, совершенно забыв про манеры. Да и какие манеры, когда ноги уже не держали, а от ощущения, что Заступница, проведя через все испытания, вновь поставила перед страшным в своей неотвратимости выбором, хотелось со стоном опуститься на пол и зарыдать, вырывая из себя то отчаяние, от которого сжимало сердце.