Быстро переодевшись и чуть прибрав волосы, я торопливо направилась в детскую. Мама Лиза была уже там.
- Как она? – чуть хрипло спросила я, подходя к колыбельке.
- Не уберегли мы ее, - мама Лиза посмотрела так, словно была виновата в этой беде.
Сказать ей об этом не дала вернувшаяся Катерина. В руках она держала кувшин, чашку и бутылочку с уксусом:
- Вот… - расставляя все на столике рядом с колыбелькой, произнесла кормилица. Меня вроде и заметила, но так, будто я и не покидала детской.
- Пока доктор не пришел… - мама Лиза оттеснила ее, налила в чашку воды, добавила немного уксуса, попробовала, макнув в раствор палец. – Дай мягкую салфетку, - кивнула она Катерине на комод.
- Я подам, - первой отреагировала я. Не могла видеть, как тяжело дышит моя малышка, как пылают жаром ее щечки….
- Девочка горячая, - когда я принесла салфетку, начала объяснять мне мама Лиза, - значит, обтирать можно. Если у ребеночка ручки-ножки холодные при температуре….
- Может, я здесь уже и не нужен, - входя в детскую, добродушно проворчал мужчина.
Невысокий, неказистый, но силы, говорили, немеряной. А руки при этом у него были мягкие, нежные….
- Василий Иванович, - бросилась я навстречу доктору. Знала его хорошо – здоровьем рода Орловых он занимался уже не первый год. – Алена….
- Вижу, голубушка, вижу, - басовито протянул он. – Лизавета, пошли-ка кого за водой, руки обмыть.
- Анна! – тут же прикрикнула на замешкавшуюся Аннушку мама Лиза. – А разве я не права, Василий Иванович? – уперла она руки в бока.
- Права, Лизавета, права, - хмыкнул он в усы, - но это пока меня не было, - добавил доктор, направляясь к колыбельке. Постоял, склонившись – мы все затихли, едва ли дыша. Достал из поставленного на пол саквояжа трубочку для прослушивания, положил ее на столик, на чистую салфетку. Потом вдруг резко обернулся: - А вы что же, голубушка, не подготовились? – строго взглянул он на меня. – Поведали мне, как вас градом побило.
- Василий Иванович… - жалобно посмотрела я на него. – Аленка….
- Принесла! – влетела в детскую Аннушка, спасая от дальнейшего разговора обо мне. Поставила на подставку таз, поправила полотенце на плече, протянула чашечку с мылом: - Давайте полью, Василий Иванович.
- Ну, полей, полей, красавица, - отходя от колыбельки, буркнул доктор. Закатал рукава, подставил ладони под струю воды. Взял мыло, размылил….
Все это так медленно, неспешно….
- Вот что, голубушка, - закончив тщательно вытирать руки, вновь заговорил он, - детям свойственно болеть, как бы мамочки не хотели видеть их здоровыми.
- Но она же совсем кроха… - охнула я, не принимая его слова.
- Да, - вздохнул он, - это вы верно заметили. - Нахмурился. Потом, пока возвращался к столику, потер ладонь об ладонь, к одной приложил трубочку, согревая, и только после этого вновь наклонился над колыбелью. – А про ложечку серебряную забыла? – оглянулся к маме Лизе.
Мне показалось, что не потому, что та была ему нужна, а лишь отвлечь нас. Уж больно настороженно мы с ней следили за каждым его движением.
Слушал он неторопливо. Убирал трубочку, прикладывал ухо к груди хнычущей малышки, снова брал трубочку.
- Давай, - протянул он руку.
Откуда она появилась, я пропустила, но мама Лиза сразу подала ему небольшую серебряную ложечку, которую сама же и подарила Алене на день посвящения Заступнице.
- А теперь давай приоткроем ротик, - неожиданно ласково попросил он и… малышка, словно понимая, о чем ее попросили, шевельнула губками и… зевнула.
Что он там увидел, и понадобилась ему ложечка или нет, я не заметила – мама Лиза сдвинулась, загородив их собой.
- Ну, что, голубушка, - наконец выпрямился он и повернулся ко мне, - я сейчас распишу, что надо делать. И капельки оставлю. И для горлышка, и чтобы сбить жар. – Он достал из саквояжа несколько склянок и бумажные пакетики. Следующими из недр его баула показались лист бумаги и карандаш. – И для малышки, и для вас, голубушка, - строго посмотрел он на меня. - А то слышу я, как вы дышите. Да и сердечко трепыхается, как у бьющейся в силках птахи, - продолжая выговаривать, присел он за стол. – Вам дочь еще растить и растить, а вы у меня уже помирать приготовились. Нельзя так, Эвелина Федоровна! – не отрывая глаз от бумаги, не останавливался он. – Про себя тоже забывать негоже. И с ребеночком вы тяжело ходили. И роды нелегко дались. Вам себя беречь и беречь…. Лизавета, - не дав никому сказать ни слова, тут же заговорил о другом, - тут для тебя все подробно написано, - отодвинул лист, поднялся. – Завтра к полудню зайду, посмотрю. Но если что….