Имелись на то реальные основания или граф предпочел считать угрозу нам более серьезной, чем она была на самом деле, я не знала, но и на этот раз посчитала, что мужчинам виднее, тем более что к ночи этот вопрос вообще перестал меня интересовать. У Аленки вновь начался жар, она куксилась, плакала, требуя внимания и особой заботы.
Чуть успокоилась она только к утру и опять на руках у Владислава.
Я не ревновала. Этот мальчик….
Были в нем искренность и чистота, не позволявшие в его присутствии проявляться ни грязным мыслям, ни нехорошим чувствам.
- Да, конечно, - Горин поднялся из-за стола, приглашающе указал на диван, стоявший у стены. Когда я присела, сам опустился в кресло напротив. – Надеюсь, вас хорошо устроили? – в его голосе послышалось беспокойство.
Я чуть смутилась, лишь теперь заметив, насколько нелегко далось ему это путешествие, но тут же взяла себя в руки, вспомнив слова мамы Лизы, что мужчины этого рода не терпят жалости к себе:
- Да, благодарю вас, все просто прекрасно! – заверила я его, улыбнувшись.
В этом доме оказалась своя хранительница - совсем уже старенькая нянька Алексея Степановича, так и она не успокоилась, пока все наши вещи не были разложены, а сами мы накормлены и отправлены спать.
- Тогда слушаю вас, Эвелина Федоровна, - откинулся он на спинку кресла, приготовившись меня слушать.
А я даже забыла, зачем пришла, невольно залюбовавшись.
Графу Горину было далеко за пятьдесят, но слабенькие магические способности продлили ту часть его жизни, когда яркая, взрывная молодость переходит в сдержанную зрелость. Среднего роста, он был сбит, как говорила мама Лиза, из крутого теста. Все в нем было крепким: и дух, и тело, в чем я могла убедиться во время почти суточной скачки – на отдых в карету он перебирался лишь дважды, да и то ненадолго.
Отсутствие одного глаза, закрытого черной повязкой, и шрама, пересекавшего наискосок все лицо, его совершенно не портило, лишь добавляло чего-то неукротимого, безудержного.
- Я гожусь вам в дочери, Алексей Степанович, - скупо заметила я, вновь собираясь не только с мыслями, но и решимостью.
- Предлагаете называть вас просто Эвелин? – мягко улыбнулся он, глядя на меня с присущей ему проницательностью.
- Да, - кивнула я, бросив короткий взгляд за окно. Кусочек неба, цветным панно проглядывавший сквозь листву, пылал оттенками алого. – В детских вещах находились письма князя Изверева, адресованные моему мужу, - перевела я взгляд на графа. – Сейчас их там нет.
- Они находится у меня, - абсолютно безмятежно произнес он и поднялся с кресла. Отошел к столу… - Вы кому-нибудь говорили о них?
- Их нашла Катерина, кормилица Алены, - не стала я скрывать правды. – Кроме нее и меня о них никому не известно.
- Это – хорошо, - кивнул Алексей Степанович, заставив меня слегка напрячься. – И будет лучше, если вы забудете об их существовании, - добавил он, твердо посмотрев на меня.
- Мой муж в чем-то замешан? – нахмурилась я.
- Вы мне ответьте на этот вопрос, - чуть прищурился Горин, глядя на меня испытующе.
- Нет! – ни мгновенья не помедлила я. – Кто угодно, но только не он!
На лице графа было все то же спокойствие, но я видела, насколько приятны ему мои слова.
Подтверждение ждать себя не заставило:
- Я рад, что вы не сомневаетесь в Георгии…
- … но… - продолжила я, прочувствовав короткую паузу.
- То, чем он занимался последние месяцы…. – Граф замолчал, рассматривая меня как-то по-новому. Потом качнул головой, словно не соглашался с собой, отошел к окну, встал, повернувшись ко мне спиной.
Сбит из крутого теста…. С этого ракурса слова матушки Лизы обрели иное звучание.
Улыбка, время от времени трогавшая его губы, какая-то мальчишеская хитринка в единственном глазу, которую я замечала несколько раз, все это добавляло его образу некоторую легкость и мягкость. Со спины же он был одной мощью, затянутой в идеально сидевший на нем военного образца мундир.
- Алексей Степанович, - я тоже поднялась, подошла ближе, остановившись всего лишь в трех шагах от него, - я должна знать.
- Зачем вам это, Эвелин?! – довольно резко развернулся он ко мне.
С трудом удержав себя, чтобы не отпрянуть, приняла его взгляд.