Его, пока я общался с Валерой и Эльвирой, Ольга ввела в курс последних событий. По-нашему с ней уговору рассказав о случившемся абсолютно все. И о нашем разговоре с цесаревичем, и об обмене памятью с Анастасией. Тайной осталась лишь история моего сотрудничества с Астеротом.
Когда я зашел в кают-компанию, Николаев ждал меня с бокалом коньяка, задумчиво глядя на картину на стене. На мое появление полковник внимания не обратил, находясь явно в глубокой задумчивости.
Я же налил себе имбирного лимонада, взглядом предложил Ольге. Она отказалась. Присела напротив Николаева, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза.
Полковник только сейчас отвлекся на наше появление, и взглядом показал, что… показал, что он, так скажем, удивлен услышанным. Выразив без слов все, что о нас думает, Николаев снова вернулся к размышлениям.
Ожидая, пока навигатор и мастер-наставник закончит думать думу, я прошелся по каюте, осматривая картины. В одной из них, достаточно небрежно выглядящей, неожиданно узнал автопортрет Ван Гога, под названием «Художник по дороге в Тераскон». Не фанат живописи, но историю этой своеобразной картины я знал. Причем передо мной сейчас утерянный в моем мире оригинал — не думаю, что здесь копия висит. Не тот уровень.
Рассматривая картину, даже подошел ближе, утверждаясь что это именно Ван Гог и не совсем понимая ее важность в глазах ценителей и знатоков искусства. Раздумья о веяниях и критериях оценки живописи помогли скрасить время ожидания, которое закончил Николаев, окликнув меня.
— Артур.
— Здесь, — повернулся я к полковнику, еще раз мазнув взглядом по мазне Ван Гога. Да пусть простят меня искусствоведы и сам мсье Винсент. Или не мсье, а мэнеер Винсент, как будет правильно его уважительно называть если он не валлон, а фламандец — я к его принадлежности к землям Нидерландов не в курсе.
— Ольга, — повернулся между тем к девушке Николаев.
— Я тоже здесь, — едва улыбнулась Ольга, открывая глаза и выпрямляясь в кресле.
Я же, глядя на нее, заметил, что она все чаще и чаще выглядит вполне обычным человеком, а не тем холодным безукоризненным совершенством, которое я привык в ней видеть в первую очередь.
— Вы приняли решение.
— Да.
— Вы оба понимаете, чем вам это теперь грозит.
— Да.
— Но решение участвовать на балу вы не меняете.
— Да, — коротко посмотрела на меня Ольга.
— Да, — чуть кивнув, произнес я и перевел взгляд на Николаева.
— Еще раз. В свете последних событий, степень опасности для себя вы, думаю, прекрасно понимаете.
— Прекрасно понимаем, — еще раз кивнула Ольга.
— Уточню на всякий случай. Вы оба прекрасно понимаете, что попыткой сохранить жизнь цесаревичу вывели себя, причем очень ярко и громко, из чужого фарватера чужой игры на чистую воду самостоятельного плавания. И сейчас вы оба уже являетесь самостоятельными фигурами, не постесняюсь этих слов — буквально сверхновыми звездами на небосклоне политической жизни.
— Мы это понимаем.
— За это наказывают.
— Мы это тоже понимаем, — мягко сказала Ольга. — Но мы сами можем наказать кого угодно.
Николаев в ответ лишь грустно усмехнулся.
— И отступать вы не намерены.
— Не намерены.
— И мой совет затаиться и переждать, чтобы сохранить себе жизнь, вы конечно же не послушаете.
— В этом случае нам будет сложно, даже невозможно, вернуться на, как вы выразились, чистую воду самостоятельной игры.
— Понимаю. Но момент для этого вы, конечно, выбрали крайне неудачный.
— Ничем не лучше, но и не хуже других, — пожала плечами Ольга.
— С Артуром понятно, у него выбора нет. Но ты могла подождать пару десятков лет.
— Смысл? — глядя на Николаева, чуть склонила голову девушка. — Если мать все же решит убрать меня, то также она уберет меня и через пару десятков лет.
— Через пару десятков лет ты станешь много сильнее.
— Она тоже.
— У меня есть подозрения, что уже в самое ближайшее время она может поставить на карту все.
— У меня тоже, — улыбнулась Ольга. — Но так получилось, что мы, как вы выразились, уже вышли в самостоятельное плавание. И если мы покинем акваторию игры и спрячемся сейчас, обратно нас никто не пустит.
— Понимаю, — кивнул Николаев. — И я готов вас поддержать. Вот только сейчас я вам помочь ничем не смогу. Ни по политическим причинам, ни по личным.
— Это печально, — с удивительно точно воссозданной интонацией часто используемого мною выражения произнесла Ольга. При этом внимательно глядя на Николаева. Потому что он, когда договаривал про причины «личные», бросил на меня красноречивый взгляд.