Сама кухня оказалась на удивление чистой, словно чья-то невидимая рука стирала пыль и начищала медные половники до блеска. Гнушаясь, впрочем, остальными комнатами. Отыскав в углу внушительного вида куль с овсяной мукой, Ханна провозилась у плиты весь вечер. Околачивающийся вокруг шут голодными глазами следил за каждым ее движением. В конце концов, благодаря ему удалось спасти большую часть изрядно подгоревшей стряпни.
Не спеша, Ханна отламывает кусочек за кусочком. Пока шут спит, можно не бояться очередного окрика. Спокойно поесть, запивая хлеб простой водой. Раньше вокруг нее непременно собралась бы стая гомонящих воробьев. А в этом саду совсем не было птиц. Не было и крыс, чему Ханна очень рада. Не было даже насекомых, словно все живое обходило страшный замок стороной.
Зайдешь внутрь – ни к чему не прикасайся. Съешь хоть кусочек – и ведьма увидит тебя и запрет в чулане!
Неизвестно, были ли на самом деле зачарованы те продукте в кладовой. Наверное, да, раз с каждым днем Ханна все больше забывала ту, прежнюю жизнь. Косматую шерсть Руно, постукивающие спицы в руках у няни, аромат миндального печенья и терпкий запах чернил от заваленного бумагами отцовского стола.
Поднимаясь, девочка старается не смотреть в застывшее лицо. Нельзя плакать. Она не любит слез. Зато любит цветы – прозрачно-голубые колокольчики с серебристой каймой. Кажется, ими заросла добрая половина сада. Ханна рвет целый букет, стараясь не вслушиваться в едва различимый перезвон. Проходя мимо ворот, привычно дергает резную створку – заперто. Видно, слишком много она успела съесть сахарных крендельков и пирожных.
В доме цветы начинают звенеть все громче, нетерпеливо вытягивая тоненькие головки. Темная дверь в конце коридора – все остальные вырезаны из красного дерева, а эта – из черного.
Внутри всегда горит неяркий свет, хотя Ханна не видит ни одной свечи. Окна занавешены, нет ни мебели, ни картин. Только одна единственная скульптура у противоположной стены. Статуя женщины, удивительной, пугающей красоты. Как ни заставляла себя девочка, ни разу не осмелилась взглянуть ей в глаза. И старается не касаться холодной руки, когда вкладывает в ладонь цветы. Вчерашний букет, еще свежий, Ханна бросает на пол – и тот мгновенно растворяется, вплетается в малахитовый узор.
Она и есть главная в этом доме – и никто, кроме Ханны не может входить в эту комнату. Принесенные шутом цветы превращались в труху, стоило им коснуться постамента. Ее же продолжают расти и под камнем.
Ханна пятится к выходу – слишком страшно поворачиваться к женщине спиной, – старается ступать как можно тише, но с каждым шагом пробуждаются нарисованные на стенах цветы. Их перезвон становится все громче, тени под ногами оживают – и вот уже девочка стоит посреди луга. Колокольчики ростом выше нее, кланяются, хлещут ее по спине, по ногам. Не выдержав, Ханна бежит и со всей силы захлопывает тяжелую дверь.
Шут ухмыляется с подоконника, сдувает с рукава голубой лепесток. Лицо у него красное, опухшее от вина. А из-за двери еще долго слышен насмешливый звон бубенцов.
Каменные следы
Кровать в ее комнате была такой большой, что Ханна обычно забивалась в самый дальний угол и накрывалась парчовым покрывалом с головой. Даже зимой в комнатах было сравнительно тепло, и еще ни разу девочка так и не смогла дождаться своих любимых морозных узоров. Снаружи, несмотря на снег и обледенелые перила, можно было разгуливать всего в одной лишь накидке, которую ей удалось переделать из тяжелой портьеры. Гобелен был украшен изображениями лилий, и всякий раз, надевая плащ, Ханна замечала новые бутоны на вытянувшихся за ночь побегах. Но старательно не обращала внимания. Как в детстве зажмуривалась, когда видела что-то неприятное, и считала до двадцати: если ты этого не видишь, оно не видит тебя. А вот за башмаками, которые обнаружились в одно из пустующих комнат, напротив, нужен был глаз да глаз: проснувшись спозаранку, она находила один башмак одиноко висящим на каминной решетке, а другой – притаившимся под столом, и непременно другого цвета.
Но хуже всего обстояло дело с волосами. Раньше няня подолгу расчесывала ее льняные пряди, заплетая их в сложные косы или наматывая на папильотки и пряча под кружевным чепцом. А теперь каждое утро Ханна просыпалась, окутанная солнечным водопадом. Кто и когда пробирался к ней в комнату, если ключ в замке она поворачивала до упора, да еще придвигала комод для верности – загадка. Устав от работы за день, Ханна успевала только коснуться головой подушки, как проваливалась в глубокий сон, наполненный тонкими духами и незнакомыми сказками, которые так хотелось дослушать до конца.