Князь пригласил на этот прощальный завтрак всех, с кем мы познакомились в Нухе; среди гостей был любезный молодой врач, чье имя у меня хватило неблагодарности забыть, и офицер, которого я видел впервые и который тотчас стал умолять меня заказать ему охотничье ружье у Девима.
Если и есть на свете имя, чьей популярности на Кавказе мне следовало бы позавидовать, то это, разумеется, имя Девима. Но я воздержусь это делать: я настолько люблю Девима и считаю его настолько выдающимся мастером, что не могу не понимать, что никогда еще популярность не была заслужена в большей степени.
Если я снова приеду на Кавказе, причем, как мне хочется надеяться, на своем собственном судне, я нагружу его ружьями Девима и вернусь во Францию миллионером.
Все встали из-за стола; тарантас и телега были запряжены. Помимо этого, запрягли лошадей и в экипаж князя.
Против всякого обыкновения, Иван отказался ехать верхом и согласился сесть в экипаж, и все это для того, чтобы побыть со мной еще несколько минут. Этот милый мальчик проникся чувством глубокой привязанности ко мне, и я платил ему взаимностью.
Все есаулы и все нукеры были на ногах. Бадридзе с пятнадцатью милиционерами должен был сопровождать нас до следующей станции.
Я сел в коляску вместе с князем и его сыном; Муане, Калино и молодой врач разместились в тарантасе, а все остальные поехали верхом.
Караван тронулся в путь. Коляска, более легкая, ехала первой и быстро опередила другие экипажи, тяжело груженные.
По пути мы проехали часть города, носящую название Кышлак.
Именно здесь накануне происходила стычка с лезгинами, и в некоторых местах тут еще виднелась кровь, как на бойне.
Бадридзе рассказал нам об этом сражении во всех подробностях.
Впрочем, все эти подробности уже известны читателю.
Тем временем я начал с беспокойством оглядываться, не видя на дороге нашего тарантаса.
Я привлек к этому внимание Ивана, и он что-то сказал Николаю.
Николай помчался во весь опор и через несколько минут вернулся с известием, что у тарантаса сломалось колесо и что господа остановились на дороге.
В то же самое время вдали показались Муане и Калино, ехавшие верхом.
Происшествие и в самом деле имело место, но, к счастью, пострадал лишь экипаж.
Починка колеса должна была занять целые сутки.
Иван был вне себя от радости, поскольку нам предстояло пробыть в Нухе еще сутки.
Я же, напротив, был чрезвычайно раздосадован, а Муане пребывал в отчаянии.
Заметив это, князь Тарханов отдал вполголоса какой-то приказ Николаю, и тот поскакал во весь дух.
Затем, когда все собрались, из коляски достали бутылки и стаканы.
В бутылках, разумеется, было шампанское. На Кавказе, как и в России, именно с шампанским в бокалах желают счастливого пути и поздравляют с благополучным возвращением.
В России потребляется несметное количество шампанского, настоящего или поддельного; чтобы произвести столько настоящего шампанского, всей Франция, даже если она превратится в Шампань и станет сплошным виноградником, окажется недостаточно.
Мы пили, болтали и опустошили около тридцати бутылок шампанского, каждая из которых стоит три рубля; это продолжалось полчаса.
Через полчаса показался тарантас, который с триумфом, на полной скорости подкатил к нам.
Неужели совершилось какое-нибудь чудо?
Нет, просто-напросто князь дал приказ снять колесо со своего тарантаса и поставить его на наш.
Взамен он взял наше сломанное колесо — так на так. Определенно, грузинские князья не рождены для коммерческой деятельности.
Наступила тягостная минута. Я протянул обе руки юному князю; он разразился слезами.
Отец, глядя на него едва ли не с ревностью, произнес:
— Когда уезжаю я, он так не плачет.
— Конечно, — отвечал мальчик, — я же уверен, что скоро увижу тебя снова; ты ведь не покидаешь меня навсегда, а вот господин Дюма!..
Слезы не дали ему договорить.
Я обнял его и прижал к сердцу, словно своего собственного сына.
О, разумеется, я увижу тебя снова, бедный мальчик! Разумеется, я снова обниму тебя и прижму к своему сердцу! Насколько человек, это перышко на ветру, может что-либо обещать, я обещаю тебе это.
Потом мы обнялись с князем, с Бадридзе, с Иваном, сели в тарантас и поехали.
На протяжении всего этого великолепного путешествия по России сердце у меня сжималось лишь дважды, при двух расставаниях.
Пусть милый юный князь Иван возьмет на свой счет один из этих случаев, а у кого есть память, возьмет на себя другой.
Мы еще долго обменивались знаками прощания, пока не потеряли друг друга из вида.
Потом дорога повернула, и мы простились окончательно!
От всех этих людей я увозил что-нибудь на память: ружье и скатерть от князя Тарханова; шашку и пистолет от Мохаммед-хана; седельные кобуры и одеяло от князя Ивана; и наконец, штаны от Бадридзе и пояс от молодого врача.
Уделим минуту этой последней подробности, чрезвычайно забавной.
О расточителе у нас говорят: «Он отдаст все, вплоть до штанов».
Правда, это всего лишь метафора.[2]
Однако в Грузии эта французская метафора превратилась у меня на глазах в реальность.
Выше уже говорилось, что в Нухе я купил две штуки лезгинского сукна.
Это сукно по прибытии во Францию должно было превратиться в грузинские штаны.
Мне не было нужды беспокоиться о черкеске и бешмете, поскольку Багратион обещал мне прислать их в Тифлис.
Но у нас не было с ним разговора о штанах.
А как заказать в Париже грузинские штаны, не имея образца?
Эта мысль меня очень тревожила.
Бадридзе носил под черкеской грузинские штаны.
— Попросите Бадридзе, — сказал я князю Ивану, — чтобы он позволил мне рассмотреть его штаны; я хочу заказать себе точно такие же, вернувшись во Францию, и потому мне нужно изучить их во всех подробностях.
Князь передал мою просьбу Бадридзе.
Бадридзе, сидевший в седле, в ту же минуту развязал пояс на штанах, привстал на правой ноге и вытащил из них левую ногу, потом привстал на левой, подняв правую кверху, и, высвободив в конце концов из-под себя верхнюю часть штанов, протянул их мне.
Я с возрастающим удивлением следил за его действиями.
— Что это он делает? — спросил я юного князя.
— Он вам их предлагает.
— Что он мне предлагает?
— Свои штаны.
— Он предлагает мне свои штаны?
— Да. Разве вы не хотели их увидеть?
— Увидеть, но не иметь.
— Берите, раз он их вам предлагает.
— Нет, нет, любезный князь, я не возьму штаны славного Бадридзе.
— Так знайте же, что вы нанесете ему сильную обиду, если откажетесь.
— Помилуйте, ну не могу я взять эти штаны, такое невозможно!
Бадридзе, застегнув черкеску и снова утвердившись в седле, вмешался в спор и произнес несколько слов.
— Что он говорит? — спросил я.
— Он говорит, что это совершенно новые штаны, которые заказала ему его жена и которые сегодня утром надеты им в первый раз; он сожалеет, однако, что пояс будет старый.
— О! Это не помеха, — произнес молодой врач, — у меня как раз есть новый пояс, купленный мною вчера на базаре.
— Берите, берите, — сказал мне князь, — вы же прекрасно видите, что доставляете ему огорчение.
И в самом деле, лицо Бадридзе приняло недовольное выражение.
— Но, черт побери, — воскликнул я, — ведь не может же он возвращаться без штанов в Нуху!
— Да кто это заметит, — произнес князь, — раз он в сапогах и черкеске?
Я пребывал в нерешительности.
— Быть может, господин Дюма отказывается от моих штанов потому, что я надевал их? — с глубоко опечаленным видом промолвил Бадридзе. — Скажите ему, что у нас считается за честь пить из стакана, из которого пил ДРУГ.
— Ну что ж, ладно, — обратился я к Бадридзе, — я выпью из твоего стакана.