Таким образом он в одно мгновение оказывается за пределами Веденя.
Когда Гази-Мохаммед наносит один из своих визитов отцу в Ведень, там, чтобы оказать ему честь, созывают всех местных наездников. Обычно сбор происходит на ближайшей к аулу поляне, и все изысканные, трудные и невероятные упражнения, какие только способна изобрести восточная фантазия, исполняются там черкесскими, чеченскими и лезгинскими всадниками с таким умением и ловкостью, что это привело бы в изумление самых искусных наездников наших цирков и возбудило бы у них зависть.
Эти праздники продолжаются два или три дня; красивое ружье, славный конь или богатое седло служат обычно наградой тому, кто исполняет самые трудные упражнения.
Все эти награды доставались бы Гази-Мохаммеду, если бы он с присущим ему великодушием не уступал их своим товарищам, сознавая при этом свое превосходство над ними.
Несмотря на крайний недостаток денег и нехватку боевых припасов, порох и пули на такого рода праздниках никогда не жалеют.
Правда, какое-то время тому назад Шамиль устроил в горах пороховую фабрику.
Когда какая-нибудь из девушек, относящихся к свите жен имама, выходит замуж, это празднуют не только в гареме, но и во всем ауле. Все домочадцы женского пола получают в связи с этим событием коралловые или янтарные бусы, четки и браслеты, а также полный набор одежды.
Что же касается свадебных обрядов, то вот что рассказал нам бывший пленник, присутствовавший на нескольких таких праздниках.
На невесту надевают новые шальвары, рубашку, покрывало и красные сафьяновые сапожки, а поверх них — сандалии на высоких каблуках.
Потом устраивается трапеза.
Однако, вместо того чтобы принимать в ней участие, невеста сидит, спрятавшись за толстым ковром. Ей полагается воздерживаться от пищи, и у нее, как и у ее жениха, это воздержание длится три дня.
Угощение подается на ковер, лежащий на полу. Оно состоит из шашлыка — единственного мясного блюда, которое там фигурирует, — плова с изюмом, меда, пресных лепешек и воды: как подслащенной медом, так и чистой.
Хлеб — пшеничный, нередко замешиваемый на молоке.
Мы уже говорили в другом месте, что такое шашлык и как приготовляется это блюдо, лучшее из всех, какие мне встретились за все время моего путешествия, и лишь одно достойное того, чтобы быть присоединенным к числу блюд, уже известных во Франции.
Шашлык будет ценным нововведением в особенности для охотников.
Вернемся, однако, к татарской свадьбе.
Все гости едят руками, ногти на которых выкрашены хной (привычка к ней встречается как в северных, так и в южных странах Востока).
Лишь некоторые женщины, проявляя невероятную ловкость, едят рис маленькими палочками, похожими на те, какими пользуются китайцы.
Трапеза начинается в шесть часов вечера.
В десять часов женщины встают.
Подруги невесты выходят вперед, чтобы принять подарки жениха.
Они состоят из кувшина, с которым ходят за водой; медной чашки для черпания воды; ковра из овечьей шерсти, служащего одновременно тюфяком; чана для стирки и небольшого сундучка, изготовленного горскими мастерами: он покрашен в красный цвет и грубо разрисован цветами; если же сундучок привезен из Макарьева, то он сделан из листового железа, покрытого желтым и белым лаком, и обтянут жестяными обручами, которые, пока они новые или пока за ними хорошо ухаживают, могут сойти за серебряные.
К этим предметам обычно добавляют еще покрывало, зеркало, две или три фаянсовые чашки, головной платок и шелк для шитья и вышивания. Невеста садится на коня; женщины, держа в руках фонари, освещают шествие и провожают новобрачную в ее новую семью, в ее будущее жилище; на пороге ее ожидает и принимает жених.
Однако невеста печется о том, чтобы не покидать родительский дом, пока она не получит свое приданое, составляющее ее полную собственность.
Это приданое для девушки составляет двадцать пять рублей, для вдовы после первого брака — двенадцать, а для вдовы после второго брака — шесть рублей.
Разумеется, эти цифры никоим образом не являются безусловными и цена зависит от богатства невесты и ее красоты; о приданом торгуются, особенно когда речь идет о вдове.
Шамиль обожает детей, и в течение всего времени, пока длился плен княгини Чавчавадзе и княгини Орбе- лиани, он каждое утро приказывал приносить ему маленьких князей и маленьких княжон.
По целому часу он играл с ними и никогда не отпускал их от себя, не сделав им каких-нибудь подарков.
Дети, в свою очередь, привыкли к Шамилю и плакали, прощаясь с ним.
Что же касается Джемал-Эддина, то наш офицер не мог сообщить о нем никаких сведений. Джемал-Эддин был в то время пленником русских, и потому офицер не видел его.
Но мы, будьте уверены, увидим его, когда придет очередь рассказать о похищении и пленении грузинских княгинь.
XXIX. ДОРОГА ИЗ ШЕМАХИ В НУХУ
Как и было условлено накануне, ровно в полдень мы простились с нашим милейшим комендантом и его семейством.
Он снабдил нас конвоем из двенадцати человек под командой храбрейшего из своих есаулов — Нурмат- Мата.
Нурмат-Мат должен был сопровождать нас до Нухи. Лезгины уже начали боевые действия. Ходили разговоры о похищенном скоте и об уведенных в горы жителях равнины. Нурмат-Мат отвечал за нас своей головой.
Наш выезд из Шемахи, благодаря тому что впереди нас ехали два сокольника с соколами на руке, имел вполне средневековый облик, который доставил бы удовольствие всем еще оставшимся во Франции приверженцам исторической школы 1830 года.
От Шемахи до Ахсу — Новой Шемахи — дорога несколько напоминает шоссейную, так что она не совсем уж скверная; кроме того, по обеим ее сторонам начинает появляться держи-дерево, то есть те знаменитые колючие кусты, противостоять которым способны одни лишь лезгинские сукна.
После Баку нам не встретилось ни одного дерева.
На дороге же из Шемахи мы снова увидели не только деревья, но и листву.
Воздух был теплый, небо чистое, а горизонт изумительно голубого цвета. За полтора часа мы проехали двадцать верст, отделявших нас от места охоты.
Мы узнали его издали. Два татарина ожидали нас, держа двух лошадей на поводу и трех собак на своре.
Вместе с ними нам предстояло принять участие в соколиной охоте.
Мы вышли из экипажа, но, поскольку вдоль всей дороги на глазах у меня резвились зайцы, я прямым ходом бросился в колючие кустарники, решив начать охоту с пушных зверей и вынудив тем самым последовать за мной татарина с моей лошадью.
Муане поступил точно так же.
Не успев сделать и ста шагов, каждый из нас убил по зайцу.
Кроме того, я поднял стаю фазанов и проследил, куда она опустилась.
После этого, сев на коня, я подозвал к себе сокольников.
Они тотчас примчались со своими собаками.
Я указал сокольникам место, где сели фазаны. Мы спустили собак со своры и поскакали туда же сами.
Подъехав к указанному мною месту, мы оказались прямо посреди стаи фазанов, взлетавших вокруг нас.
Сокольники спустили двух соколов.
Я двинулся вслед за одним, а Муане — за другим.
Стоило мне проехать двести шагов, как фазан, за которым я следовал, оказался в когтях сокола.
Я подоспел вовремя, чтобы вырвать у него фазана еще живым. Это был великолепный петух, лишь слегка раненный в голову.
Сокольник вытащил из кожаного мешка кусочек окровавленного мяса и дал его соколу, возмещая ему утраченную добычу.
Птица была явно ограблена человеком, но, тем не менее, казалась совершенно довольной и готовой возобновить охоту на тех же условиях.
Мы вернулись к нашему конвою. Муане посчастливилось так же, как и мне, и он возвращался с прекрасным фазаном-петухом, еще живым, но пострадавшим больше, чем мой.
Петуху тотчас свернули шею и бросили в багажный ящик экипажа, рядом с двумя убитыми зайцами.