— Послушайте, любезный, послушайте, достойный мой хозяин, — сказал дон Филиппо, закрывая книгу. — Чтобы выжить меня отсюда, вам придется подать на меня в суд, это очевидно: у нас нет договора об аренде, а я нахожусь во владении домом. Меня осудят заочно — это займет месяц. Я обжалую решение суда — еще месяц. Вы снова вызовете меня в суд — пойдет третий месяц. Я подам апелляцию — четвертый месяц. Вы добьетесь повторного вызова в суд — пройдет пять месяцев. Я подам кассационную жалобу — вот вам и полгода. Вы видите, что, потянув немного дело, ибо я указывал минимальные сроки, я заставлю вас потерять год, не говоря уж об издержках.
— Какие еще издержки! — воскликнул домовладелец. — Это вас заставят платить издержки.
— Несомненно, платить издержки заставят меня, но заплатите их вы, учитывая, что у меня нет ни гроша, а раз истец вы, вам придется авансировать определенную сумму.
— Увы! Это сущая правда! — глубоко вздохнув, пробормотал несчастный домовладелец.
— Дело потянет дукатов на шестьсот, — негромко произнес дон Филиппо.
— Примерно, — ответил домовладелец, быстро подсчитав гонорары судей, адвокатов и секретарей суда.
— Так что же? Поступим умнее, достойный мой хозяин, договоримся полюбовно.
— Да я и не хочу ничего другого.
— Дайте мне половину этой суммы, и я тут же съеду по собственной воле, удалюсь с миром.
— Как! Я должен дать вам триста дукатов, чтобы вы покинули мой дом, тогда как это вы должны мне за два месяца?
— Я выдам вам расписку.
— Но это невозможно!
— Прекрасно. Я предложил это, чтобы оказать вам услугу.
— Оказать мне услугу, презренный!
— Без грубостей, прошу вас. Как вы знаете, папаше Феликсу это не пошло на пользу.
— Хорошо! — сказал скупец, сделав над собой усилие. — Хорошо! Я дам вам половину.
— Триста дукатов, — ответил дон Филиппо, — ни грано больше, ни грано меньше.
— Ни за что! — вскричал домовладелец.
— Берегитесь: когда вы придете в следующий раз, я могу не согласиться на эту сумму.
— Ну что ж, я рискну на процесс, даже если он будет стоить мне шестьсот дукатов.
— Рискните, любезный, рискните.
— Прощайте, завтра вы получите на гербовой бумаге вызов в суд.
— Я жду его.
— Подите к черту!
— Рад буду увидеться с вами вновь.
Разгневанный дон Бернардо отправился к себе домой, а дон Филиппо вновь принялся за оду к "Justum et tenacem"[8].
Наступил следующий день, затем второй, прошла неделя, а дон Филиппо, как и рассчитывал, не получил никакого уведомления; более того, через две недели домовладелец вернулся и был столь же кроток и сладкоречив, сколь грозен и страшен он был при первом своем посещении.
— Дорогой гость, — сказал он дону Филиппо, — вы так убедительны, что не уступить вам нельзя: вот триста дукатов, которые вы потребовали. Надеюсь, вы сдержите свое слово. Вы пообещали, что, если я дам вам триста дукатов, вы покинете мой дом немедленно и с миром.
— Так бы и было, если бы вы дали мне их в тот же день. Но я предупредил вас, что если вы будете тянуть, то сумма возрастет вдвое. А вы тянули. Мой дорогой, заплатите мне шестьсот дукатов, и я съеду.
— Но это разорение!
— Это двадцатая часть суммы, которую вам вчера предложили за дом.
— Как! Вы знаете…
— … что милорд Блумфильд дает вам за него десять тысяч экю.
— Вы, стало быть, колдун?
— Я думал, что всем об этом известно. Заплатите мне шестьсот дукатов, мой милый, и я удалюсь.
— Никогда!
— В следующее ваше посещение я потребую тысячу двести дукатов.
— Хорошо! Четыреста пятьдесят!
— Шестьсот, мой дорогой, шестьсот. И подумайте о том, что, если завтра вы не дадите ответ милорду Блум-фильду, он купит дом вашего достойного собрата папаши Феликса.
— Хорошо, — сказал домовладелец, доставая из кармана перо и бумагу, — пишите долговое обязательство, хоть и говорят, что ваши обязательства ничего не стоят.
— Какое еще обязательство? Вы хотите сказать, расписку в получении?
— Пусть будет расписка, и не будем больше говорить об этом. Подписывайтесь. Вот ваши деньги.
— Вот ваша расписка.
— Теперь… — сказал владелец и указал на дверь.
— Это справедливо, — ответил дон Филиппо, собираясь уйти.
— А ваша служанка?
— Мария! — позвал дон Филиппо.
Появилась старая служанка.
— Мария, голубушка, мы переезжаем, — обратился к ней дон Филиппо, — возьмите мой зонтик, попрощайтесь с нашим достойным хозяином и следуйте за мной.
Мария взяла зонтик, присела в реверансе перед домовладельцем и последовала за своим хозяином.
На следующий день домовладелец тщетно ждал визита милорда Блумфильда; он ждал весь следующий день, он прождал целую неделю — милорд Блумфильд не появился. Бедняга-владелец обошел все гостиницы Неаполя — англичанина под таким именем там никто не знал. Но как-то раз вечером, попав случайно в театр Фьорентини, дон Бернардо увидел актера, как две капли воды похожего на неуловимого милорда. Он справился в дирекции и узнал, что двойник сэра Блумфильда замечательно играет роли англичан. Поинтересовавшись, не был ли случайно этот артист связан с доном Филиппо Виллани, он узнал, что те не только были близкими друзьями, но что артист ни в чем не мог отказать дону Филиппо, который писал о нем хвалебные статьи в "Ученой крысе" — единственной литературной газете Неаполя.
Благодаря тому, что его состояние увеличилось, дон Филиппо смог найти пристойное жилье, за которое он, чтобы не возбуждать подозрений владельца, заплатил за один срок вперед. К тому же он приобрел кое-какую мебель первой необходимости.
Между тем шестисот дукатов, оказавшихся в руках человека, столь уверенного в своем будущем, должно было хватить ненадолго; но аккуратность, с которой дон Филиппо осуществил последние платежи, обеспечила ему некоторый кредит, и потому, когда шестьсот дукатов закончились, он сумел раздобыть под вексель еще сто пятьдесят.
Эти сто пятьдесят дукатов были потрачены, как и остальные; дукаты исчезли, но вексель остался. Есть две вещи, которые не пропадают никогда: благодеяние и вексель.
У каждого векселя есть срок платежа: срок платежа векселя дона Филиппо наступил, вслед за тем явился заимодавец, за ним — судебный исполнитель; закончиться все это должно было на следующий день описью имущества.
В тот же вечер дон Филиппо явился домой нагруженный изумительным старинным фарфором — китайским и японским; однако это были всего лишь черепки. Правда, как говорит Жокрис, разбиты они были как надо.
Тут же с помощью служанки дон Филиппо пододвинул буфет к входной двери, расставил на нем фарфор и улегся спать в ожидании дальнейших событий.
Предугадать их было нетрудно; на следующий день, в восемь часов утра, судебный исполнитель постучал в дверь; ему никто не ответил; он постучал еще раз, по-прежнему — молчание; в третий раз — тишина.
Исполнитель удалился, решив заручиться помощью комиссара полиции и слесаря. Затем все трое вернулись к дому дона Филиппо. Исполнитель вновь попытался достучаться, но столь же безуспешно, как и в первый раз. Тогда комиссар дал слесарю разрешение вскрыть дверь. Слесарь вставил в замок отмычку: язычок поддался. Тем не менее что-то мешало открыть дверь.
— Толкнуть? — спросил судебный исполнитель.
— Толкайте! — ответил комиссар.
Слесарь навалился на дверь, и в то же мгновение раздался такой грохот, словно в лавке старьевщика рухнула витрина. Затем послышались вопли:
— На помощь! Караул! Грабят! Убивают! Я пропал! Я разорен!
Комиссар вошел в дом, следом за ним — судебный исполнитель, за исполнителем — слесарь. Они увидели, что дон Филиппо рвет на себе волосы, стоя над бесчисленными осколками фарфора.
— А! Несчастные вы! — вскричал дон Филиппо, увидев их. — Вы мне разбили фарфора на две тысячи экю!
Это была бы еще небольшая цена за фарфор, не будь он уже разбит. Но комиссар полиции и судебный исполнитель этого не знали. Перед ними была груда осколков: буфет опрокинут, от фарфора остался один бой. Несчастье случилось по их вине, и если по закону они и не должны были отвечать за него, то в глубине души чувствовали себя виноватыми.