Когда телесное наказание завершилось, Петр объяснил, чем оно было вызвано, представил своему любимцу доказательства того, что кара справедливая, и объявил, что он намерен остаться в Ливонии на некоторое время, но поселится своим домом, чтобы не стеснять Меншикова.
Однако он пообещал ему, что будет обедать у него два раза в неделю.
Царь сдержал слово. Два или три раза он в самом деле приходил к Меншикову обедать, а о прекрасной наложнице как будто и не думал.
Но однажды все же он сказал:
— Да, кстати, а где Катерина?
— Катерина? — запинаясь, повторил Меншиков.
— Да, что-то я ее больше не вижу. Уж не ревнуешь ли ты, случаем?
— Все, что есть в этом доме, принадлежит моему господину и благодетелю.
— Что ж, я хочу снова увидеть эту девушку; пусть ее позовут.
Екатерину вызвали, и она явилась, покрасневшая и смущенная.
Меншиков же, со своей стороны, то краснел, то бледнел, но не как господин, уступающий свою наложницу другому, а как любовник, у которого отнимают возлюбленную.
Царь, заметивший и ее смущение, и его беспокойство, отпустил в адрес Екатерины несколько игривых шуток.
Но, видя в ответах молодой рабыни больше почтения, чем расположения, погрузился в задумчивость, отстранил женщину рукой, несколько мгновений молчал, а потом в течение всего ужина подчеркнуто не заговаривал с ней.
После ужина принесли ликеры. Подавать их было поручено Екатерине: она приблизилась к царю, держа в руках поднос, на котором стояло несколько маленьких рюмочек.
Когда девушка остановилась перед Петром, он посмотрел на нее долгим взглядом, словно забыл, по какой причине она здесь оказалась.
Затем, наконец, он произнес голосом более нежным, чем обычно:
— Катерина, мне кажется, что мы уже не в таких добрых отношениях, как в мой первый приезд!
Молодая женщина потупилась, и поднос у нее в руках задрожал так сильно, что стоявшие на нем рюмки зазвенели.
— Но я рассчитываю, — продолжал царь, — что нынешней ночью мы помиримся.
Затем он резко повернулся к фавориту:
— Меншиков, тебе понятно, что я увожу ее?
Сказано — сделано: Петр встал, надел шляпу, взял
Екатерину под руку и, в самом деле, повел ее в дом, где он остановился.
В последующие два дня Петр виделся с Меншиковым, но ни словом не обмолвился о возвращении ему Екатерины; лишь на третий день, поговорив о различных государственных делах, он вдруг произнес без всяких предисловий:
— Послушай, Катерину я оставлю себе, она мне нравится, и надо, чтобы ты мне ее уступил.
Меншиков не смог ничего ответить, так сжалось у него сердце; он ограничился лишь тем, что низко поклонился, и хотел было удалиться, но царь прибавил:
— Кстати, не забудь, что у бедняжки и одежды-то почти никакой нет, так что, надеюсь, ты пришлешь ей, что надеть. Я хочу, чтобы она была экипирована, как подобает: тебе понятно, Меншиков?
Он намеренно произнес это французское слово, которое мы выделяем, чтобы подчеркнуть его особое значение.
Меншиков хорошо знал своего повелителя, и ему было известно, какого рода послушания тому хочется. Он накупил, сколько смог, женских нарядов нужного размера, прибавил к ним ларчик с великолепными бриллиантами, и отправил все это Екатерине вместе с двумя крепостными девушками, которых он отдавал в ее распоряжение на все то время, какое ей будет угодно держать их при себе.
Когда крепостные принесли все эти подарки, Екатерина находилась в царской спальне, и узнала о них, лишь вернувшись в свою комнату. Обнаружив там все эти вещи, о которых она вовсе не просила, молодая женщина крайне удивилась, вернулась к царю и, улыбнувшись с той шаловливостью, какая принесла ей корону, произнесла:
— Я достаточно часто и достаточно подолгу бывала у вас в покоях, государь, чтобы и вы на минуту зашли ко мне; идемте, мне надо показать вам кое-что любопытное.
Царь последовал за ней. Подобно Меншикову, и этот господин уже стал превращаться в раба.
Когда они пришли в ее комнату, Екатерина подвела царя к тюку с нарядами, полученными от Меншикова, и добавила уже более серьезным тоном:
— Видно, я пробуду здесь так долго, как это будет угодно вашему величеству, а раз так, то надо, чтобы вы, государь, знали о тех богатствах, какие я вам принесла.
И, по-прежнему смеясь, она принялась распаковывать тюк и раскидывать наряды на постели и на стульях.
Но, накинув на плечи последнее платье, она заметила ларчик.
— О, должно быть, произошла ошибка! — воскликнула молодая женщина. — Ведь это наверняка не мое.
Однако, хотя и говоря так, она не совладала с любопытством и открыла ларчик: в нем лежали кольцо, ожерелье и другие драгоценности, общей стоимостью в двадцать тысяч рублей.
Екатерина пристально поглядела на царя.
— От кого же этот подарок, — спросила она, — от прежнего моего господина или от нынешнего? Если от Меншикова, то он щедро награждает своих рабынь, давая им отставку.
Внезапно Екатерина смолкла и застыла в неподвижности.
Две слезы покатились по ее щекам.
— Бедный Меншиков! — прошептала она, а затем, сделав над собой усилие, произнесла: — Если эти подарки от моего прежнего господина, колебаться нечего, отошлю все обратно. — И добавила, указывая на маленькое колечко, не имевшее никакой ценности: — Вот все, что я хочу принять от него; этого колечка достаточно, чтобы напоминать мне о тех благодеяниях, какие он мне оказывал. У меня нет нужды во всех этих богатствах… Увы, я домогалась получить от него нечто более драгоценное.
И, не в силах более сдерживаться, молодая женщина разрыдалась и упала без чувств.
Петр позвал слуг, и лишь с помощью воды королевы Венгерской ее удалось привести в сознание.
Когда она пришла в себя, царь сказал, ей что эти бриллианты — подарок от Меншикова, что ей следует их оставить и что он признателен своему любимцу за то, как благородно он повел себя по отношению к ней.
— Прими подарок, — сказал Петр, — а я поблагодарю его сам.
Екатерине пришлось подчиниться царской воле.
Мы уже говорили, что Петр был вынужден позвать слуг, когда она долго не приходила в сознание, и те, что прибежали, заметили, с какой заботой и нежностью он, выступая в качестве врача, помогал возвращать ее к жизни. Обстоятельство это казалось тем примечательнее, что такого рода изысканная учтивость никоим образом не была в привычках у царя, и потому кое-кто предположил, что речь идет о серьезной страсти.
И они не ошиблись.
С этого дня, пока Петр оставался в Ливонии, он никому больше не позволял видеть Екатерину и ни с кем о ней не говорил; затем, когда ему пришло время возвращаться в Москву, он поручил капитану своей лейб-гвардии доставить молодую женщину в столицу, причем велел оказывать ей в пути все возможное почтение и, сверх того, потребовал, чтобы ему каждый день давали знать о ее самочувствии.
По прибытии в Москву Екатерину поселили в малолюдной части города, вдали от двора, в доме одной дамы знатного рода, но не очень состоятельной.
В этот дом, надвинув себе на лоб широкополую шляпу и закутавшись в широкий и длинный плащ, и приходил навещать ее царь, превратившийся во влюбленного, уделом которого была тайна.
В этом доме Екатерина родила царевну Анну и царевну Елизавету, которые обе появились на свет вдвойне незаконнорожденными, ибо Петр в то время пребывал в супружестве с Евдокией, а Екатерина — со своим драбантом.
В то время Людовик XIV подавал пример всему миру, а Петр во многих отношениях подражал Людовику XIV.
XI
ПЕТР I И КАРЛ XII
Оставим Екатерину в ее маленьком слободском домике мечтать о своем будущем величии и вернемся к Петру I, основывающему Санкт-Петербург.
В то время как его считают прикованным к Москве любовной страстью или государственными делами, в то время как весь мир не спускает взгляда с законодателя, диктующего установления, реформатора, изменившего церковное устройство, основателя работных домов, домов призрения, следственных тюрем, училищ, академий, школ и разного рода мануфактур — от булавочных до пушечных, — он внезапно появляется там, где его меньше всего ждали, в ста восьмидесяти льё от Москвы, на низком, болотистом, нездоровом и пустынном острове посреди Невы и, попирая ногой эту грязь, произносит: