— Здесь будет Санкт-Петербург.
Здесь? Но почему здесь? Откуда такое предпочтение этой бесплодной и гнилой почве, этому дикому краю, где зима царствует восемь месяцев в году; этой реке, покрытой льдом, изменчивой, с песчаными отмелями, по которой военные корабли, спущенные на воду в Санкт-Петербурге, могут достичь моря, лишь если их тянут с помощью механизмов или лошадей?
Неужели он не знает, что эти пресные воды быстро разрушат деревянные остовы его кораблей? Разве он не видел то одинокое дерево, на котором отмечены высоты многочисленных наводнений на реке? Что это? Прихоть самодержца, причуда победителя?
Нет, это вовсе не прихоть, это вовсе не причуда. У такого человека, как Петр, прихоти и причуды могут быть связаны только с суетными развлечениями, но не с серьезными делами.
Его выбор, напротив, это следствие трезвого расчета, глубочайшего анализа.
Те препятствия, какие воздвигла на его пути природа и на какие обращали его внимание люди, были для него всего лишь мелкими трудностями. Разве непонятно, что три важнейшие части света — Азия, Европа и Америка — сходятся у Северного полюса. Россия, расположенная там, где встречаются их географические меридианы, является страной одновременно американской, европейской и азиатской. Российская держава, отодвинутая до тех пор на край земли и почти неизвестная Европе, через Берингов пролив вот-вот вступит в контакт с Америкой, через Каспийское море — с Азией, через Понт Эвксин-ский и Балтику — с Европой.
Таким образом, сделанными им завоеваниями на суше и на море он дал своей державе возможность пользоваться тремя континентами сразу; таким образом, орлиный взор основателя нового города смог разглядеть в болотах Невы, в глубине Финского залива, место, где сложится это единое целое.
Санкт-Петербург — порт, наиболее близкий к Волге, этой великой артерии, этим воротам России. В Санкт-Петербург стекутся не только купцы, но еще и воды Европы и Азии, а может — кто знает? — и воды Белого моря, Северного Ледовитого океана и Америки.
И потому он все перенесет в Санкт-Петербург: богатства, торговлю, население, дворянство, правительство; он поселит здесь сенаторов, чтобы привлечь сюда торговцев: возведет здесь дворцы, чтобы рядом с ними начали возводить дома; он построит корабли, чтобы привезти сюда матросов. Он прекрасно сознавал, что вначале предстоит долгая и смертельная борьба с природными силами, что при этом погибнет сто тысяч людей, но какое это имело значение? Разве у него в то время их не было восемнадцать миллионов? И разве не оставил он, умирая, население численностью в тридцать миллионов?
И разве через сто лет после его смерти наследники его не будут властвовать над шестьюдесятью миллионами подданных?
Что же касается зловещего дерева, предсказывающего будущее по прошлому, этого неуместного свидетеля, предупреждающего каждого, кто хочет прислушаться, что западный ветер порой гонит невские воды вспять, так что они могут в течение суток затопить Санкт-Петербург, то это дерево срубят.
Срубив дерево, забудут об опасности, о которой ничто больше не будет напоминать.
Ну а забытая опасность словно и не существует.
И вот 16 мая 1703 года царь заложил первый камень крепости, вокруг которой затем поднимется Санкт-Петербург.
«Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною… И сказал Бог: да будет свет. И стал свет».1
Предоставим же Санкт-Петербургу расти по велению его основателя. Ну а Петру пришло время вновь стать полководцем. Его ожидают Дерпт и Нарва.
1 Книга Бытие, 1:2–3.
Идет осада Нарвы; все атаки русских разбиваются о три бастиона крепости; бастионы эти носят названия «Победа», «Честь» и «Слава». Со шпагой в руке Петр захватывает эти бастионы один за другим.
Нарва взята.
Однако в разгар резни, грабежа и насилия Петр мечется подобно ангелу-губителю: удары он наносит не по врагу, а по собственным солдатам.
Он кричит им: «Вы — грабители и убийцы!»
Трижды его шпага поражает и убивает тех, кто отказывается ему повиноваться.
Наконец, спокойствие в городе восстановлено.
В это время к нему приводят взятого в плен графа Горна.
Это комендант крепости, защищавший ее до последней возможности.
Увидев его, Петр впадает в неистовый гнев, он бросается на него и ударяет его по лицу рукояткой шпаги.
— Это ты, — говорит он, — причинил столько бед! Разве не должен был ты сдаться, зная, что не получишь помощи?
Затем, показав на окровавленный клинок своей шпаги, он добавляет:
— Видишь кровь? Это не шведская, а русская кровь, и эта шпага спасла несчастных жителей города, которых твое упрямство обрекло стать жертвой.
И в довершение он восклицает:
— Благодаря Небесам нам удалось победить шведов, когда нас было вдвое больше; будем же надеяться, что когда-нибудь они научат нас побеждать их на равных.
Петр предложил мир Карлу XII.
— Мы посмотрим, — ответил тот, — когда будем в Москве.
— О! — воскликнул Петр. — Мой брат Карл Двенадцатый мнит себя Александром, но он не найдет во мне Дария.
Карл не сомневался в победе.
— Достаточно будет моего хлыста, — сказал он, — чтобы не просто выгнать этот русский сброд из Москвы, но и очистить от него всю землю.
В конце концов он соблаговолил лично отправиться в поход против этого сброда, этой пыли, которую должно было развеять его дыхание. Произошедшая в Гродно первая битва и одержанная там шведами первая победа, казалось, подтверждала его правоту; но чуть дальше, при переправе через Бабич, завязалось серьезное, ожесточенное и кровопролитное сражение; правда, в нем участвовали Шереметев, Репнин и Ментиков; наконец, после его вступления на исконно русскую землю, недалеко от Могилева, Голицын отбросил его авангард, которому впервые пришлось отступить. Это непривычное сопротивление раздражает новоявленного Карла Смелого, которому уготовано умереть, подобно настоящему Карлу Смелому; он опирается на армию, в которой только шесть полков кавалерии и четыре тысячи пехоты. Московиты отступают; король преследует их по зажатым в теснинах дорогам и оказывается в кольце несметного множества калмыков, копья которых долетают даже до него. Убиты два его адъютанта, сражавшиеся подле него; его лошадь получила пять ран и пала под ним; конюший подводит ему другую лошадь и тут же падает, убитый вместе с ней; Карл, которого окружают лишь несколько офицеров, продолжает сражаться пешим. Наконец, собственной рукой уничтожив дюжину врагов, он видит, что рядом с ним осталось лишь пятеро бойцов; уже можно предвидеть момент, когда они все будут один за другим убиты, а он продолжит драться в одиночестве, пока не погибнет на этой горе трупов; внезапно сквозь ряды калмыков прорывается полковник Дальдорф с ротой своего полка и выручает короля, который, снова сев на коня, обрушивается на калмыков, и те, в свою очередь, бегут, а он, несмотря на усталость, преследует их два льё.
Присущая королю удача еще не покидает его: в этом страшном сражении он не получил ни единой царапины; но царь сказал правду: «Карл начинает учить врагов воевать».
Но это не так уж важно! В Москве поднялась ужасная паника: Карл в Смоленске, а Смоленск всего лишь в ста льё от столицы.
Однако внезапно им овладевает какое-то помутнение разума. К великому удивлению всей армии, он покидает дорогу на Москву и, вместо того чтобы идти на северо-восток, устремляется на юг, взяв с собой провианта для своих солдат лишь на две недели и отдав генералу Левен-гаупту приказ присоединиться к нему с корпусом в пятнадцать тысяч человек, с провиантом и боевыми припасами.
С Карлом идут почти двадцать тысяч солдат.