Отнять ногу такому королю, как Карл XII, было все равно, что обезглавить его.
Один из врачей осмелился высказаться против ампутации и взял на себя ответственность.
Собратья по ремеслу доверили ему больного.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Карл XII врача, оставшись с ним наедине.
— Глубокие разрезы, государь, чтобы удалить из раны кости, которые могут помешать заживлению.
— Приступайте.
Хирург подал зов.
— Что вам нужно? — спросил его король.
— Мне нужно два человека, государь.
— Для чего?
— Чтобы держать ногу вашего величества.
— Не надо. Я буду держать ее сам.
И Карл XII, протянув ногу, следил за операцией, как если бы ее проводили на ком-то другом.
Хирург наложил повязку, и король в свою очередь подал зов. Сделал он это с целью отдать приказ о начале на следующий день осады, но в ту минуту, когда адъютант выходил от него, чтобы передать этот приказ, вошел другой адъютант и сообщил, что прибыл царь с семидесятитысячным войском.
— Хорошо! — воскликнул Карл, не проявив ни малейшего волнения при этом известии. — Мы разобьем царя, а когда он будет разбит, возьмем Полтаву.
И он дал указания в связи с предстоящим сражением.
Затем, утомленный как атакой, так и операцией, он уснул и проснулся только на следующий день, на рассвете.
Этот следующий день был 8 июля 1709 года.
Восходящему солнцу предстояло озарить одну из тех битв, которые, подобно битвам при Арбелах, Марафоне, Заме, Акциуме, Бувине и Ватерлоо, решали судьбы империй.
По одну сторону был Карл XII, то есть девять лет военных побед; по другую — Петр I, то есть двенадцать лет казней, забот и борьбы.
Первый раздавал государства, сажал на трон и свергал королей; второй с великим трудом стал самодержцем и начал приобщать к цивилизации свою державу.
Один — любящий опасность ради опасности, обладающий инстинктивной храбростью льва, воюющий ради удовольствия воевать; второй — идущий навстречу опасности лишь когда это необходимо и воюющий только в интересах своего народа.
Один — щедрый до безрассудства, ибо расточительность у него была в крови; другой — бережливый и никогда не тративший денег, если у него не было заранее намеченной цели. Один — воздержанный и целомудренный в питье и по темпераменту; другой — любитель вина и женщин, не знающий в этом меры. Один уже завоевал титул Непобедимого, которого он мог лишиться в случае поражения; другой был лишь на пути к завоеванию титула Великого, которого ничто не могло бы у него отнять. Один рисковал прошлым, другой — будущим.
Если бы Карл XII был убит, это, в конечном счете, означало бы потерю одного человека: Швеция осталась бы такой, какой она была, такой, какой должна была быть Швеция.
Но если бы был убит Петр I, это означало бы не только гибель человека, но и гибель цивилизации, крушение империи.
Поезжайте в Полтаву, и в шести верстах от города вы увидите холм высотой в двадцать восемь футов; это курган, под которым похоронена шведская армия, это гробница, в которой погребена слава Карла XII.
На поле битвы, в том самом месте, где возвышается эта гробница, Петр, покрытый порохом и залитый кровью, но с ореолом славы на челе, обратился к своей победоносной армии:
— Приветствую вас, солдаты, любимейшие дети моего сердца! Вы, кого я создавал в поте лица своего, есть средоточие духа отчизны, и необходимы ей так же, как душа необходима телу, без которой оно мертво.
Затем, оставив Карла XII предаваться его безумному гневу в Бендерах, Петр отправился довершать вместе с Польшей, Пруссией и Данией победу, достигнутую в Полтавской битве. Станислав лишился трона и уступил Польшу курфюрсту Саксонии.
Петр был слишком силен, чтобы не понимать слабости Августа.
Вслед за тем он стал генералом и бомбардиром у стен Риги, правителем и законодателем в Москве, инженером и кораблестроителем в Санкт-Петербурге.
Именно тогда он основал Кронштадт, довел свою армию до тридцати трех пехотных полков, двадцати четырех кавалерийских полков и пятидесяти восьми тысяч гарнизонных солдат.
А затем, после того как продавца пирожков он сделал главнокомандующим, а неоформившееся и отсталое государство — могущественной и победоносной державой, Петр превратил Екатерину, ливонскую крестьянку, служанку пастора Глюка, в царицу, которая после него носила на себе его корону, намереваясь ее сохранить.
Царица Евдокия Лопухина была к этому времени уже пять лет в монастыре.
Однако Екатерина будет официально признана и коронована лишь двенадцать лет спустя. И вот какое странное происшествие послужило тому причиной. Среди пленных, взятых в Полтаве, находился драбант, который в течение двух дней был мужем Екатерины.
Отправленный в Москву вместе с четырнадцатью тысячами капитулировавших шведов, он как пленник вошел вслед за Петром в столицу старого русского государства, которую вот-вот сместит с престола Санкт-Петербург, столица новой державы.
Здесь он узнал о том, что произошло между Екатериной и царем.
Вместо того чтобы испугаться этого известия, драбант преисполнился надеждой и признался, кто он такой, уполномоченному, ведавшему пленными.
Тот немедленно отправил донесение царю.
Петр написал внизу:
«Этот человек сумасшедший, которому не следует причинять никакого зла. Обращаться с ним так же, как и с другими пленными».
Вместе с другими пленными он был отправлен в Сибирь.
Сибирь — это тьма, из которой никто никогда не выходит, чтобы снова увидеть свет.
Драбант умер во мраке ссылки в конце 1721 года. Лишь удостоверившись в его смерти, Петр 1 открыто признал Екатерину.
XII. ЦАРЬ И ЦАРИЦА
Внезапно, в разгар этих празднеств и триумфов, царь узнает, что вследствие гаремной интриги, затеянной Карлом XII, две армии, турецкая и татарская, идут походом на Яссы.
Объединившись, они насчитывают двести тысяч человек, и эти двести тысяч находятся под командованием Мехмета Балтаджи, то есть Мехмета Дровокола.
И действительно, Мехмет прежде был слугой в гареме.
Всемогущий благодаря близости к повелителю, но помнящий о своем происхождении, он вначале отказывается от командования огромной армией, которую отдают под его начало.
Однако великий султан настаивает и вручает ему саблю, ножны которой усыпаны драгоценными камнями.
Тогда Мехмет соглашается, говоря при этом:
— Твоему высочеству известно, что я привык пользоваться топором, чтобы колоть дрова, а не саблей, чтобы командовать армиями; я постараюсь хорошо служить тебе, но, если на мою долю выпадет поражение, вспомни, что я умолял не делать из меня генерала.
Петр, возгордясь своей победой при Полтаве и относясь к туркам и татарам так же, как Карл XII относился к московитам, идет против этих двухсот тысяч варваров, ведя за собой тридцать тысяч солдат.
Правда, эти тридцать тысяч — отборные русские войска, зародыш цивилизации, надежда Севера.
Петр заключает договор с двумя греками — Кантемиром, господарем Молдавии, и Брынковяну, господарем Валахии.
Преданный обоими, он оказывается прижатым к Пруту — без провианта, без боевых припасов, без какой бы то ни было артиллерии, если не считать нескольких пушек, способных произвести не более трех выстрелов.
— Черт побери! — восклицает царь. — Мне тут ничуть не лучше, чем было моему брату Карлу под Полтавой.
И он удаляется в свой шатер, запретив кому бы то ни было его беспокоить, затем отдает приказ предпринять на следующий день отчаянный рывок и диктует следующее наставление для Сената:
«Не терять мужества, думать лишь о благе и спасении государства; не принимать ни в какое внимание любые приказы, которые могут быть вырваны у меня в неволе; даже заменить меня на престоле тем, кто будет сочтен самым достойным, ради чего, если благо общества этого потребует, я отказываюсь заранее, пребывая еще на свободе, от царства, править которым хотел лишь для его счастья».