Дом — дворец роскошный, длинный, двухэтажный.
С садом и с решеткой; муж — сановник важный. Красота, богатство, знатность и свобода —
Всё ей даровали случай и природа.
Только показалась — и над светским миром Солнцем засияла, вознеслась кумиром!
Воин, царедворец, дипломат, посланник —
Красоты волшебной раболепный данник;
Свет ей рукоплещет, свет ей подражает.
Властвует княгиня, цепи налагает,
Но цепей не носит; прихоти послушна,
Ни за что полюбит, бросит равнодушно:
Ей чужое счастье ничего не стоит —
Если и погибнет, торжество удвоит!
Сердце ли в ней билось чересчур спокойно,
Иль кругом все было страсти недостойно,
Только ни однажды в молодые лета Грудь ее любовью не была согрета.
Годы пролетели. В вихре жизни бальной До поры осенней — пышной и печальной —
Дожила княгиня… Тут супруг скончался…
Труден был ей траур, — доктор догадался И нашел, что воды были б ей полезны (Доктора в столицах вообще любезны).
Если только русский едет за границу,
Посылай в Палермо, в Пизу или в Ниццу,
Быть ему в Париже — так судьбам угодно!
Год в столице моды шумно и свободно Прожила княгиня; на второй влюбилась В доктора-француза — и сама дивилась!
Не был он красавец, но ей было ново
Страстно и свободно льющееся слово,
Смелое, живое… Свергнуть иго страсти Нет и помышленья… да уж нет и власти!
Решено! В Россию тотчас написали;
Немец-управитель без большой печали Продал за бесценок, в силу повеленья,
Английские парки, русские селенья,
Земли, лес и воды, дачу и усадьбу…
Получили деньги — и сыграли свадьбу…
Тут пришла развязка. Круто изменился Доктор-спекулятор: деспотом явился!
Деньги, бриллианты — все пустил в аферы,
А жену тиранил, ревновал без меры,
И когда бедняжка с горя захворала,
Свез ее в больницу… Навещал сначала,
А потом уехал — словно канул в воду!
Скорбная, больная, гасла больше году В нищете княгиня… и тот год тяжелый Был ей долгим годом думы невеселой!
Смерть ее в Париже не была заметна:
Бедно нарядили, схоронили бедно…
А в отчизне дальной словно были рады:
Целый год судили — резко, без пощады,
Наконец устали… И одна осталась Память: что с отличным вкусом одевалась!
Да еще остался дом с ее гербами,
Доверху набитый бедными жильцами,
Да в строфах небрежных русского поэта Вдохновенных ею чудных два куплета,
Да голяк-потомок отрасли старинной,
Светом позабытый — и ни в чем невинный.
Вот что написал великий поэт, впавший вместе со всеми в заблуждение. А ведь поэт, который творит на века, высекает свои стихи на бронзе. Восстановим же факты во всей их точности, а лучше сказать, во всей их достоверности.
Госпожа Воронцова-Дашкова вышла во Франции замуж за дворянина, который занимает в обществе по меньшей мере такое же положение, какое занимала она, и обладает состоянием, превышающим то, каким обладала она.
В Париже он пользовался среди самых блестящих молодых людей такой же известностью, какой г-жа Воронцова-Дашкова пользовалась среди самых блестящих светских дам в Санкт-Петербурге.
На протяжении всей их совместной жизни эта очаровательная и умная женщина, с которой я имел честь быть знакомым, была кумиром своего мужа. Пораженная долгой, мучительной, смертельной болезнью, она умирала среди роскоши, в одной из лучших квартир Парижа, во втором этаже дома на площади Мадлен, расположенного напротив бульвара. Она умирала, окруженная неусыпной заботой мужа, который в течение трех месяцев ее болезни не выходил из дома и которого сменяли поочередно герцогиня Фиц-Джеймс, графиня Фиц-Джеймс, г-жа Гран-мезон, мадемуазель Жарри, старая дева, и две сестры милосердия.
Однако это еще не все, раз мы желаем войти в малейшие подробности: в брачном контракте значилось, что в случае смерти мужа состояние барона де П***, составляющее восемьдесят тысяч ливров годового дохода, который приносит ему поместье Фолембре, перейдет в пожизненную ренту графине Дашковой, тогда как, если, напротив, графиня умрет первой, барон получит пожизненную ренту в шестьдесят тысяч франков и все ее фамильные бриллианты.
На следующий день после смерти графини Воронцовой-Дашковой, в тот момент, когда барон де П*** уезжал в Фолембре, чтобы похоронить в семейном склепе тело супруги, княгиня Паскевич, дочь графини, рожденная ею в первом браке, получила не только фамильные бриллианты, но и все украшения, все бриллианты, все драгоценности, принадлежавшие лично графине, — общей стоимостью в пятьсот тысяч франков.
Все это могут подтвердить, наряду со мной, самые высокопоставленные лица парижского общества; все это я был обязан написать, слыша, как моего соотечественника обвиняют в бесчестном поступке, и слыша, как это обвинение повторяют в Москве, в Санкт-Петербурге, а теперь еще и в Тифлисе…
Мы заночевали у Панаевых и на следующий день, рано утром, отправились в Ораниенбаум.
XXXIX. МЕНШИКОВ
Первое, что бросилось мне в глаза, когда я вошел во двор Ораниенбаумского дворца, это венчающая часть центрального павильона: она несла на себе закрытую корону, но сразу было видно, что корона эта не царская.
Я задал вопрос моему спутнику, но он, мало осведомленный в геральдике, стал уверять меня, что это прежняя корона русских царей.
Вступивший в разговор управляющий привел нас к согласию, заявив, что это корона князя Александра Мен-шикова, которому прежде принадлежал этот дворец. Когда же могущественного фаворита постигла опала, все его поместья были конфискованы и отошли царице, оставившей их в наследство своим потомкам как вотчинные владения. Корона же эта являлась символом герцогства Козель в Силезии, которое было пожаловано Мен-шикову императором Карлом VI, когда он дал ему титул князя Священной Римской империи.
Мы уже рассказывали о появлении и возвышении Меншикова.
Меншиков пользовался своим положением фаворита, приобретая громадные поместья как в России, где он был князем, сенатором, фельдмаршалом и кавалером ордена Святого Андрея Первозванного, так и за границей; он владел таким невероятным количеством имений и замков в России, что в народе говорили, будто князь может добраться из Риги в Ливонии до Дербента в Персии, каждый день останавливаясь на ночлег в одном из своих поместий. В его обширных владениях проживало более ста пятидесяти тысяч крестьянских семей, а это предполагает более пятисот тысяч душ.
Ко всем этим богатствам следует добавить более чем на три миллиона золотой и серебряной посуды, а также драгоценных камней и украшений, подарков тех, кто, нуждаясь в его ходатайстве перед царем, оплачивал таким образом услуги фаворита.
Быть может, Петр, отлично знавший о лихоимстве Меншикова, и сам отправил бы его в ссылку; быть может, он даже придумал бы для него более суровое наказание, но этому помешала быстрая, внезапная, почти загадочная смерть царя, о которой мы уже рассказывали.
Так что тогда Меншиков устоял, продолжая пользоваться всеми почестями и всеми богатствами, если и не всей властью. Тем не менее, являясь фельдмаршалом, он всегда имел в своем распоряжении войска. Взяв пятьсот солдат, Меншиков окружил здание Сената, а затем, войдя в зал совещаний и сев на почетное место, право занимать которое князю давало его положение, потребовал признать наследницей престола Екатерину, свою бывшую любовницу, надеясь царствовать от ее имени и управлять вместо нее.