Среди всех швейцарских столиц Женева олицетворяет собой аристократию денег: это город роскоши, золотых цепочек, часов, карет и лошадей. Ее три тысячи мастеров снабжают украшениями все страны Европы; каждый год семьдесят пять тысяч унций золота и пятьдесят тысяч марок серебра приобретают в их руках новую форму, и одна лишь общая заработная плата этих мастеров доходит до двух миллионов пятисот тысяч франков.
Самый фешенебельный из ювелирных магазинов Женевы — это, без сомнения, магазин Ботта; ни в каких фантазиях невозможно представить себе более богатую коллекцию, состоящую из множества чудесных диковин, за каждую из которых женщина готова продать душу; то, что там есть, сведет с ума парижанку и заставит Клеопатру задрожать от зависти в ее гробнице.
Ввоз этих украшений во Францию облагается пошлиной, но за пять процентов комиссионных г-н Ботт берется доставить свой товар контрабандой; сделка между продавцом и покупателем заключается на этом условии совершенно открыто, словно на свете и вовсе не существует таможенников. Но, по правде сказать, г-н Ботт обладает непревзойденным умением водить их за нос. Одна забавная история из тысячи подобных подтвердит достоверность сделанного нами лестного отзыва.
В свою бытность на посту главного управляющего таможен граф де Сен-Крик был до такой степени наслышан о ловкости, с какой г-н Ботт обманывал бдительность его служащих, что он решил лично удостовериться в правдивости этих разговоров. Ради этого он отправился в Женеву, явился в магазин г-на Ботта и купил украшений на тридцать тысяч франков, выставив условие, что их доставят без оплаты таможенной пошлины в его парижский особняк. Господин Ботт принял это условие с видом человека, привыкшего к сделкам подобного рода; однако он предъявил покупателю нечто вроде приватного соглашения, в соответствии с которым тот должен был заплатить ему сверх тридцати тысяч франков, составлявших стоимость покупки, еще пять процентов комиссионных, как это было принято в подобных случаях. Покупатель улыбнулся, взял перо и подписался: «Господин де Сен-Крику главный управляющий французских таможен», после чего отдал расписку Ботту, который посмотрел на подпись и с легким поклоном произнес в ответ лишь следующее:
— Господин управляющий таможен, украшения, которые вы купили в моем магазине, оказав мне тем самым честь, прибудут в Париж одновременно с вами.
Войдя в азарт, г-н де Сен-Крик поужинал на скорую руку, послал за лошадьми на почтовую станцию и отбыл во Францию спустя час после заключения сделки.
На границе г-н де Сен-Крик, представившись служащим таможни, которые подошли к его карете и собирались подвергнуть досмотру багаж, рассказал начальнику таможенного поста о заключенном соглашении, приказал соблюдать повышенную бдительность на всей линии границы и назначил вознаграждение в пятьдесят луидоров тому из таможенных служащих, кто перехватит пресловутые украшения; три ночи подряд никто из таможенников не смыкал глаз.
Тем временем г-н де Сен-Крик вернулся в Париж, вошел в свой особняк, поцеловал жену и детей и поднялся к себе в комнату, чтобы снять дорожное платье.
В глаза ему тотчас бросилась стоявшая на каминной полке изящная шкатулка, которую он никогда прежде не видел. Он подошел ближе и на серебряной пластине, украшавшей шкатулку, прочел:
«Господин граф де Сен-Крик, главный управляющий таможен».
Открыв шкатулку, он нашел там драгоценности, купленные им в Женеве.
Ботт сговорился с одним из гостиничных слуг; помогая людям г-на де Сен-Крика укладывать багаж их хозяина, тот незаметно подложил в экипаж и недозволенную шкатулку. По приезде в Париж лакей г-на де Сен-Крика, обратив внимание на изящество шкатулки и выгравированное на ней имя, поспешил поставить ее на камин в комнате хозяина.
Господин управляющий таможен оказался лучшим контрабандистом королевства.
А вот и другие контрабандные товары, которые можно найти в Женеве за полцены по сравнению с Парижем: пикейные ткани, столовое белье и английские фаянсовые тарелки; эти предметы стоят здесь даже дешевле, чем в самом Лондоне, ведь пошлина за их ввоз в английскую столицу, в окрестностях которой они изготовляются, гораздо выше, чем цена их доставки в Женеву. И повсюду из расчета все тех же пяти процентов комиссионных вам гарантируют их незаконный провоз через границу, что наглядно свидетельствует, как можно судить, о надежности тройного таможенного заслона, оплачиваемого нами ради защиты границы.
Хотя Женева и стала местом рождения многих прославленных деятелей искусства и науки, торговля — вот единственное занятие ее жителей. Едва ли кто-нибудь из них имеет представление о нашей современной литературе, и старший приказчик банковского дома, я полагаю, счел бы себя глубоко оскорбленным, если бы его авторитет и влияние сравнили бы с авторитетом и влиянием Ламартина или Виктора Гюго, чьи имена, вероятно, ему вовсе незнакомы. Единственная литература, которая ценится здесь, — это пьесы в постановке труппы театра Жимназ. В мой приезд в Женеву город сходил с ума по Женни Верпре, прелестной миниатюрной копии мадемуазель Марс; каждый вечер театральный зал был переполнен, и уже вот-вот готов был разразиться бунт из-за того, что владельцам театральных абонементов запретили доступ за кулисы. По этой причине любовные послания должны были преодолевать рампу на виду у всех, что, впрочем, нисколько не уменьшало их числа. Некоторые рикошетом упали мне в руки, и должен заметить, что требовалось больше бескорыстия, чем добродетели, чтобы устоять перед ними: как правило, они напоминали товарные накладные, в которых очаровательная женщина оценивалась по рыночной стоимости натуральной жемчужины.
Общество, собирающееся в салонах Женевы, это в уменьшенном виде то, что наблюдаешь у нас на Шоссе-д’Антен; вот только, несмотря на нажитые состояния, здесь по-прежнему дает о себе знать первоначальная бережливость; везде и всюду ты каждое мгновение чувствуешь, что видишь перед собой прежде всего рачительную хозяйку дома. Наши парижские дамы хранят у себя дорогие альбомы; в Женеве же дама берет альбом напрокат на один вечер: это обходится ей в десять франков.
А вот те немногие достопримечательности, которые стоит посмотреть приезжим.
В библиотеке: папирусный манускрипт святого Августина; история Александра Великого, в изложении Квинта Курция, найденная в обозе герцога Бургундского после битвы при Грансоне, а также дворцовые счета Филиппа Красивого, записанные на восковых дощечках.
В церкви святого Петра: усыпальница маршала де Рога-на, друга Генриха IV, горячего сторонника кальвинистов, умершего в 1638 году в Кёнигсфельдене[16]; он похоронен вместе с женой, дочерью Сюлли.
И наконец, дом Жан Жака Руссо на улице, носящей его имя; он отмечен памятной доской черного мрамора, на которой выбита следующая надпись:
ЗДЕСЬ 28 ИЮНЯ 1712 ГОДА РОДИЛСЯ Ж. Ж. РУССО.
Прогулки по окрестностям Женевы восхитительны; в любой час дня тут можно найти элегантные экипажи, готовые доставить путешественника туда, куда только пожелает завести его любопытство или прихоть. Осмотрев город, мы сели в коляску и отправились в Ферне; два часа спустя мы прибыли на место.
Первое, на что обращаешь внимание, прежде чем войти в замок, это небольшая часовня, надпись на которой являет собой настоящий шедевр, хотя она состоит всего из трех слов:
DEO EREXIT VOLTAIRE.[17]
Цель ее — доказать всему миру, глубоко обеспокоенному распрей между Творцом и его творением, что Вольтер и Господь наконец-то примирились; мир воспринял это известие с чувством удовлетворения, но он всегда подозревал, что первые шаги к примирению сделал все-таки Вольтер.
Пройдя через сад и преодолев две-три ступени, мы поднялись на крыльцо и оказались в передней; именно здесь, прежде чем войти в святилище, собираются с мыслями паломники, пришедшие поклониться богу безбожия. Привратник торжественно предуведомляет их, что меблировка дома нисколько не изменилась и что жилище они увидят таким, каким оно было при жизни г-на Вольтера; в редких случаях такая краткая вступительная речь не оказывает должного действия. Эти простые слова вызывают слезы на глазах у подписчиков «Конституционалиста».