Франсуа же в самом деле сумел отыскать следы медведя; он шел по ним до тех пор, пока они не привели его к саду Гийома, и, не имея права устроить засаду на землях своего соседа, он расположился в еловом лесу, находившемся на полпути между горой и садом Гийома.
Ночь была ясной, и вскоре он увидел, как его сосед вышел через заднюю дверь и направился к огромному темно-серому валуну, некогда скатившемуся с горы до самой середины сада и лежавшему теперь не более чем в двадцати шагах от грушевого дерева, а затем остановился у его подножия, осмотрелся по сторонам, проверяя, не следит ли кто-нибудь за ним, раскатал свой мешок, залез в него так, что снаружи остались только голова и обе руки, и, прислонившись к камню, до такой степени слился с ним в одно целое благодаря серому цвету мешка и своей полной неподвижности, что Франсуа, зная об его присутствии, не мог различить его. Так они провели четверть часа, ожидая появление медведя. Наконец, тот дал о себе знать продолжительным рычанием. Спустя несколько минут Франсуа увидел зверя.
Однако медведь то ли из осторожности, то ли потому, что он почуял присутствие второго охотника, не пошел своей обычной дорогой; более того, он описал дугу и, вместо того чтобы обойти Гийома слева, как это было накануне, на этот раз оказался справа от него, вне досягаемости оружия Франсуа, но на расстоянии не более десяти шагов от ружья Гийома.
Гийом не двигался. Охотник словно даже не заметил дикого зверя, которого он подстерегал и который, казалось, бросал ему вызов, пробираясь так близко от него. Медведь же, которому ветер дул навстречу, по-видимому не подозревал о присутствии врага и проворно направлялся к грушевому дереву. Но, когда он встал на задние лапы, а передними обхватил ствол дерева, открыв тем самым свою грудь, которую теперь уже не защищали его мощные плечи, со стороны валуна внезапно блеснула короткая вспышка света, и вся долина наполнилась грохотом выстрела из ружья, заряженного двойной порцией пороха, и рыком смертельно раненного зверя.
Во всей деревне, вероятно, не найдется человека, который не слышал бы ружейного выстрела Гийома и рычания медведя.
Медведь бросился прочь и промчался в десяти шагах от Гийома, не заметив охотника, так как тот спрятал руки и голову в мешок и вновь стал неразличим на фоне камня.
Сосед наблюдал за этой сценой, стоя на коленях и опираясь левой рукой о землю, а в правой руке сжимая карабин, побледнев и затаив дыхание. А ведь он смелый охотник! Так вот, он признался мне, что в ту минуту ему хотелось лежать в своей постели, а не сидеть в засаде.
Но дело стало куда хуже, когда он увидел, что раненый медведь, описав полукруг, старается идти по своим вчерашним следам, которые вели прямо к тому месту, где прятался Франсуа. Он перекрестился, а надо сказать, наши охотники весьма набожны, препоручил свою душу Господу и проверил, взведен ли курок его карабина. Медведь был уже всего в пятидесяти шагах от него; он рычал от боли, останавливался и принимался кататься по земле, кусая раненый бок, а затем вновь продолжал свой путь.
Он неумолимо приближался и был уже не более, чем в тридцати шагах от охотника. Еще две секунды, и медведь уперся бы в ствол ружья Франсуа, как вдруг он замер на месте, с шумом втягивая ноздрями воздух, доносивший запахи со стороны деревни, издал страшное рычание и двинулся в сад Гийома.
«Берегись, Гийом, берегись!» — закричал Франсуа, бросаясь вслед за медведем.
Забыв обо всем, он думал лишь о том, как спасти друга: было ясно, что Гийому грозит смертельная опасность, если он не успеет перезарядить ружье.
Франсуа не успел сделать и десяти шагов, как раздался вопль. Это был голос человека, кричавшего одновременно от ужаса и от смертельной боли; человека, вложившего в этот крик всю силу своих легких, все свои страстные мольбы, обращенные к Господу, и призыв о помощи, адресованный людям:
«Ко мне, на помощь!..»
За этим криком Гийома не последовало ни единого стона, ни единого звука.
Франсуа уже не бежал, а летел, не чуя под собой ног, и склон горы ускорял его бег. По мере приближения к камню он все отчетливее различал чудовищного зверя, копошащегося в тени валуна; медведь топтал лапами тело Гийома и клыками рвал его на части.
Франсуа остановился в четырех шагах от животного, но медведь с таким ожесточением терзал свою добычу, что, видимо, даже не заметил человека. Франсуа не осмеливался выстрелить, поскольку его сотрясала крупная дрожь и он боялся промахнуться и попасть в Гийома, который мог быть еще жив. Охотник подобрал с земли камень и бросил его в медведя.
Зверь в ярости обернулся в сторону нового врага; они находились так близко друг к другу, что медведь встал на задние лапы, собираясь передними задушить человека; Франсуа почувствовал, как дуло его ружья уперлось в грудь медведя. Машинально он нажал пальцем на курок: раздался выстрел.
Медведь упал навзничь: пуля пробила ему грудь и раздробила позвоночник.
Оставив медведя, который пытался уползти, воя и загребая землю передними лапами, Франсуа подбежал к Гийому. Но глазам его предстал уже не человек и даже не труп. Это было кровавое месиво из костей и мяса, голова же была обглодана почти полностью.[27]
И тогда Франсуа, заметив, что в окнах домов замелькал свет, а значит, какое-то количество жителей деревни проснулось, несколько раз подряд позвал на помощь, давая тем самым знать, где он находится. Вскоре прибежало несколько крестьян с ружьями: они вооружились, услышав крики и выстрелы. А затем и вся деревня собралась в саду Гийома.
Его жена прибежала вместе с остальными. Это была душераздирающая сцена. Все присутствующие плакали как дети.
По всей долине Роны объявили сбор пожертвований в пользу жены Гийома, и было собрано семьсот франков. Франсуа отказался в ее пользу от премии за убитого медведя и отдал ей деньги, вырученные им от продажи шкуры и мяса медведя. Ну и каждый поспешил прийти ей на помощь, чем только мог. Все хозяева гостиниц согласились открыть у себя подписной лист для пожертвований, и если вы, сударь, пожелаете внести в него свое имя…
— Еще бы! Дайте мне его поскорее!
Я как раз вносил в подписной лист свое имя и сумму своего пожертвования, когда вошел крепкий белокурый парень среднего роста: это был проводник, с которым я завтра должен был отправиться в Шамони; он пришел справиться у меня, в котором часу я намерен отправиться на следующий день в путь и какой способ передвижения я предпочитаю. Мой ответ отличался как краткостью, так и ясностью:
— В пять часов утра, пешком.
IX
ПЕРЕВАЛ БАЛЬМ
Проводник был точен как часы. В половине шестого мы уже шли по улицам Мартиньи, где мне не удалось увидеть ничего примечательного, кроме трех или четырех кретинов: сидя на пороге родительского дома и тупо глядя перед собой, они грелись в лучах встающего солнца. Выйдя из деревни, мы перешли через реку Дранс, которая, спускаясь с горы Сен-Бернар, течет по долине Антремон и впадает в Рону между Мартиньи и Ла-Батиа. Почти сразу мы свернули с дороги на тропу, которая постепенно углублялась в долину, прилегая правой стороной к восточному склону горы.
Когда мы прошли около полульё, проводник предложил мне обернуться и полюбоваться пейзажем, открывшимся нашим глазам.
Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, какое важное политическое значение придавал Цезарь обладанию Мартиньи, или, если вспомнить имя, какое он дал этому городу в своих «Записках», Октодурумом. Благодаря своему географическому положению городу предстояло стать центром, откуда Цезарь мог вести военные действия в Гельвеции, вступая туда по Тарнадской долине; в Галлии, вступая туда по дороге, по которой мы шли теперь с проводником и которая вела в Савойю; и наконец, в Италии, вступая туда по перевалу Ostiolum montis Jovis[28], ныне именуемому Большим Сен-Бернаром, — через него он приказал проложить римскую дорогу, соединившую Милан с Майнцем.
Стоя на перекрестке этих четырех дорог, мы могли проследить, насколько хватало глаз, а иначе говоря, насколько это позволяли причудливые очертания Главного Альпийского хребта, по которому пролегал наш путь, как эти дороги разбегаются в разные стороны.
27
Я утверждаю, что этот рассказ — вовсе не страшная выдумка и я ничего не преувеличиваю: нет ни одного жителя кантона Вале, кто бы не знал об этом жутком событии, и, когда мы поднимались по долине Роны, чтобы попасть на дорогу, ведущую в Симплон, везде нам рассказывали с незначительной разницей в подробностях об этом недавнем ужасном происшествии.