Вернувшись, я увидел, что мой новый знакомый вступил в переговоры с нашим хозяином. Полученные сведения оказались крайне неутешительными: во всем доме не было решительно никакой провизии, кроме яиц.
— Так, значит, — обратился я к адвокату, — вы питаете непреодолимую неприязнь к омлету?
— Я его ненавижу до тошноты.
— А к рыбе?
— Рыба — совсем другое дело, я ее обожаю.
— Но в гостинице нет рыбы, — вмешался в наш диалог хозяин.
— Как это нет? Послушайте, что написано по этому поводу в моем путеводителе:
"Арт, красивое и большое селение в кантоне Швиц, расположенное на берегу Цугского озера, между вершинами Риги и Россберг; здешняя гостиница называется "Черный орел": прекрасное место, великолепная рыба!"
Вот видите, "великолепная рыба", так и написано.
— О да! В озере, вероятно, хотели они сказать. О! В нем водится изумительная форель, голец и фера.
— Хорошо, тогда мы отправимся на рыбную ловлю.
— У меня нет сетей.
— Без сетей.
— У меня нет удочки.
— Без удочки.
— А с чем же вы пойдете?
— С карабином.
— Вы разбудили меня, чтобы рассказывать эти небылицы? — поинтересовался хозяин.
— Да, мой друг. И вот что еще я вам скажу: приготовьте все необходимое для хорошего матлота. Возьмите на себя лук, вино и масло, а я возьму на себя рыбу.
— Ну что ж, поглядим! — сказал хозяин, доставая кастрюлю.
— В добрый час! Скажите, любезный, та небольшая лодка, что стоит возле берега, принадлежит вам?
— Да.
— Вы позволите мне ее взять?
— Да.
— Вы одолжите мне глиняную переносную печку, на которой сидит мой проводник?
— Да.
— Ну вот, это все, что мне нужно, спасибо! Теперь, Франческо, разожги огонь в печке, набери еловых веток, захвати веревку — и в путь!
— Удачной рыбной ловли! — насмешливо пожелал нам трактирщик.
Я взял свой карабин, жестом пригласил адвоката следовать за мной, и мы покинули гостиницу.
Через несколько минут мы вышли на берег озера. С помощью веревки я закрепил печку на носу лодки и подбросил в нее еловых веток; Франческо сел на скамейку посередине, держа в обеих руках по веслу, а г-н Виклерс отсоединил цепь, удерживавшую лодку возле берега, и присоединился ко мне. Я знаком велел нашему гребцу приниматься за дело, и лодка заскользила по поверхности озера.
Как я уже говорил, гладь его напоминала зеркало; вода была неподвижна и так прозрачна, что мы отчетливо видели, что происходит на глубине около двадцати футов. На зеркальной поверхности воды, дрожа, отражался огонь нашей печки, и казалось, что он чудесным образом горит в той среде, которая должна была бы загасить его пламя; время от времени мы замечали серебристые отблески, мелькавшие под дном лодки, и я указывал пальцем моему спутнику на этих предвестников нашей удачи, ведь это сверкала чешуя обитателей озера: разбуженные непривычным сиянием, они устремлялись в круг света, отбрасываемого впереди лодки огнем нашей печки. Мало-помалу рыбы, казалось, привыкли к нам и, даже более того, влекомые любопытством, на наших глазах всплывали из глубины озера, останавливались в нескольких футах от поверхности воды и неподвижно замирали, будто уснув. Мы могли рассмотреть, как они выглядят и определить их вид, но ни одна из них еще не подплыла к нам настолько близко, чтобы я мог быть уверен, что моя пуля не пропадет даром. Знаком я велел Франческо перестать грести, а сам снова подбросил веток в печку: пламя усилилось. Рыбы, словно заколдованные, поднимались к поверхности воды, но с помощью настолько неуловимого движения плавников, что мы замечали их приближение лишь по тому, как они увеличивались в размерах; наконец, они появились в круге света, отраженного водой, переливаясь и сверкая, будто каждая их чешуйка была бриллиантовой; теперь мы могли выбирать добычу, исходя из своих пристрастий и своего вкуса. Мой спутник указал мне на изумительную форель, но я остановил свой выбор на великолепном экземпляре сига. Мне был знаком этот вид рыбы, так как я уже имел с ним дело на берегах Женевского озера, и должен сказать, что это знакомство оставило о себе самую приятную память. Так что именно на сига я и направил дуло моего карабина; адвокат следил за моими движениями, затаив дыхание. Франческо на четвереньках подполз к нам и с явным интересом ждал, что же произойдет дальше. И только сиг, похоже, даже не подозревал, что он стал предметом всеобщего внимания. Он незаметно поднимался все выше и выше, словно намереваясь преодолеть первый светящийся круг, который был всего лишь отблеском пламени на воде, и добраться до настоящего огня, пылавшего в воздухе; наконец, посчитав, что он всплыл на нужную высоту, я нажал пальцем на курок, и грянул выстрел.
Мы сами не смогли сдержать дрожь при звуке раздавшегося выстрела, как если бы он явился для нас полной неожиданностью: все горы до самых своих недр пробудились от сна; казалось, что на склонах Риги и Россберга звучат раскаты грома; было слышно, как он многократным эхом удалялся в направлении Цуга, пока не смолк совсем. Лишь тогда мы перевели наши взгляды на озеро: все наши любознательные гости исчезли, однако в самой глубине была заметна серебристая точка, и я указал на нее своим спутникам: это был наш сиг, кверху брюхом всплывавший со дна. Несколько секунд спустя он услужливо плавал на поверхности воды, так что нам оставалось лишь протянуть руку, чтобы взять его; как выяснилось, пулей ему снесло полголовы.
Мы с триумфом вернулись в гостиницу. Хозяин ждал нас возле плиты, однако он даже не подумал приступить к приготовлению матлота.
— Ну, — произнес я, показывая ему наш улов, — что вы скажете на это, любезный?
— Скажу: век живи, век учись, — с крайне смущенным видом ответил хозяин, разглядывая великолепную рыбину, которую мы ему принесли.
— Вот то-то же! А теперь, пока мы с моим товарищем завершим наш туалет, займитесь фрикасе и постарайтесь не добавлять туда злости в качестве приправы.
Не знаю, пригодился ли мой совет, но скажу без преувеличения: матлот оказался великолепен. Сиг же был настолько крупный, что его хватило всем, даже проводнику моего нового приятеля, появившемуся во время трапезы.
Когда с ужином было покончено, мы расплатились с хозяином, а затем, увидев, что вершина Россберга стала понемногу окрашиваться в едва заметный оранжевый цвет, решили, что нам пора отправляться в путь. У порога гостиницы мой товарищ повернул налево, а я — направо.
— Куда вы идете, черт возьми?! — спросил он меня.
— Ну как же, в Люцерн.
— В Люцерн! А я иду оттуда.
— Вот те на! Выходит, нам не по пути?
— Более того, нам явно придется повернуться спиной друг к другу.
— Ну что ж, счастливого пути!
— Да хранит вас Господь!
— Если вы будете в Брюсселе…
— Если вы приедете в Париж…
— Решено. Прощайте!
— Прощайте!
И мы расстались, чтобы теперь, вероятно, увидеться уже лишь в долине Иосафата.
— Ну, Франческо, — сказал я, — что ты думаешь обо всем этом, мой мальчик?
— Клянусь, сударь, — ответил он, — я думаю, что у вас странные привычки: хорошим дорогам вы предпочитаете скверные тропы, спите днем и идете ночью, а рыбу ловите, пуская в ход карабин!..
XL
КУРОЧКИ ГОСПОДИНА ДЕ ШАТОБРИАНА
Покинув гостиницу "Орел" и двинувшись по дороге, которая тянется вдоль левого берега Цугского озера, мы оказались на земле, целиком принадлежащей истории. Дорога у нас под ногами была той самой, по которой следовал в свое время Гесслер, и ведет она к его могиле. В Иммен-зее, куда нам удалось добраться к семи часам утра, мы остановились лишь для того, чтобы немного отдохнуть, и вскоре отправились в селение Кюснахт[16], чье любовно-поэтическое название плохо сочетается с воспоминаниями о насильственной смерти, которые оно навевает. Примерно в четверти льё от Иммензее мы вступили на дорогу, идущую по дну ложбины; в конце ее некогда сидел в засаде Вильгельм Телль; дорога эта, настолько узкая, что по ней едва может проехать коляска, зажата между крутыми склонами высотой в двенадцать футов, на вершинах которых растут деревья, чьи ветви, смыкаясь и переплетаясь, образуют над головой путешественника зеленый свод; она заканчивается у часовни, построенной на том самом месте, где испустил дух Гесслер. Напротив того места, где стоит часовня, от дороги отходит боковая тропа, которая шагов двадцать поднимается вверх по склону и обрывается у подножия дерева. Если верить преданию, то именно позади этого дерева, покрытый мхом ствол которого виден слева на пути из Иммензее, Телль сидел в засаде и именно к этому дереву он прислонил арбалет, чтобы быть увереннее в своем успехе. Если допустить, что стрелок и мишень располагались именно так, то Вильгельм стрелял с двадцати семи шагов.